Я отложил ручку. Всё записал или забыл что-то?
Не, всё-таки я не писатель, а читатель, на сегодня достаточно. С наслаждением откинулся на широкую щепу, заменяющую спинку, потянулся. Потом протянул руку и сделал добрый глоток ещё горячего чая, да с диким лимончиком, так в Манаусе назвали эти канареечного цвета цитрусовые.
Между краем навеса и обрезом стены радует глаз полоса розовеющего вечернего неба.
«Как упоительны на Кристе вечера!» И этот… хруст вьетнамской булки! Отменные булки печёт Лина, объедение. Ещё за одной сходить, что ли?
И тут крякнуло!
Радист смонтировал два тревожных сигнала: один сиреноподобный, после него можно уже и не стрелять, а второй крякающий, что-то подобное стоит на блатных машинах народных депутатов и прочей автодорожной нечисти. Сделано специально, «кряк» призван относительно тихо поднять своих, не оповещая об этом чужих.
Меня подбросило, словно ударом молнии.
Вскочив, я сразу резко рванул вперёд, голова закружилась – чёрт, неужели акклиматизация всё ещё не закончилась? Остановился и целую секунду инстинктивно смотрел на траву, приходя в себя, и тут же метнулся назад, со злыми словами хватая прислонённый к столешнице «Тигр» – вперёд! Нёсся, как раненый лось, старательно не глядя по сторонам, только под ноги, иначе споткнусь в этих сандалиях!
Кто-то закричал, потом ещё раз, заверещал тонкий женский голосок.
Мужики уже ломили наверх.
– Не высовываться! – сразу предупредил нас Игорь громким шёпотом. – Пригнуть головы! Птицы летят! Туда смотрите!
Чего он шепчет? Зачем шептать, когда птички еще в километре? Спишем на волнение.
Не буду описывать маты, тихо посыпавшиеся с моих уст. Следующие десять минут они извергались обильно. Всё-таки я ещё не военный человек, не фронтирный.