Путь на Олений ложок

— Ну и дела… — с досадой прошептал он, утирая платком вспотевшее лицо. Затем, как можно незаметней и тише, прошел к своему месту и сел.

— Что-то случилось? — тихо спросила Катя.

Николай улыбнулся и нежно погладил девушке руку. Но обоим было теперь не до кино, в зале казалось жарко и душно.

Когда зажегся свет, капитан успел окинуть взглядом ближние ряды. В толпе он заметил высокую, плечистую фигуру блондина, подстриженного под ежик. Это было то лицо, которое видел Шатеркин на фотокарточке.

Они вышли на улицу — капитан успел заметить своих и успокоился.

— Николай, что же произошло? — с тревогой спросила Катя.

— Ничего особенного, Катюша… Только и всего, что мы с тобой сидели в одном зале с преступником…

20. Старший лейтенант Котельников торопится

У Шатеркина появилось знакомое чувство уверенности. Так бывало всегда, когда неясные, нечеткие обстоятельства дела становились определенными, конкретными. Самым важным было то, что преступник, который до того был абстрактной фигурой, сейчас облекся в плоть, стал реальным человеком.

Теперь круг борьбы сокращался, становился все уже. И чем ближе была цель, тем больше выдержки и спокойствия проявлял капитан.

Иначе вел себя Котельников. Он никак не желал понимать, почему они медлят, не арестовывают этого молодчика, хотя доказательств вполне достаточно.

— Поймите, — убеждал его Шатеркин, — сейчас этого делать никак нельзя. Арестовав преступника, мы ничего, кроме вреда, не принесем делу.

— Но почему же?

— Сейчас открывается самая интересная страница в этом деле, — продолжал убеждать его Шатеркин, неторопливо прохаживаясь вдоль стены и постукивая по ладони линейкой. — Этот Вепринцев явился сюда не для того, чтобы убить архивариуса. Что ему архивариус! Безымянная пешка, случайная фигура на пути к цели. Кадры «Братства благочестивых колумбов», Алексей Романович, пополняются не за счет уличных бродяг и карманных воришек. И, конечно, прав полковник, когда говорит, что такой игрок по копейкам ходить не будет. А уж если он залетел к нам, то, не сомневаюсь, на крупную приманку. Планы его нам не известны. Вот почему пока нельзя его брать, я полностью согласен с Михаилом Алексеевичем.

— А не улизнет он от нас? — усомнился Котельников.

— Если улизнет, значит мы с вами шляпы, законченные ротозеи. В таком случае с полным основанием нас следует прогнать из милиции, не уволить, а обязательно прогнать.

— Понял, товарищ капитан.

Шатеркин сел на свое место. Перед ним на столе по правую руку стоял настольный перекидной календарь, он показывал двадцать четвертое июля. Шатеркин нервно поморщился.

— Уже пять дней, — задумчиво и утомленно сказал он. — Как летит время, а? — Котельников кивнул головой. Шатеркин поглядел на него.

— Вам, Алексей Романович, теперь нужно поставить все дело таким образом, чтобы не выпускать преступника из поля нашего зрения, — заговорил капитан, — чтобы быть в курсе его намерений, это главное. Действуйте осторожно, обдуманно, но энергично и смело…

Старший лейтенант поднялся. И хотя он был в просторном штатском костюме, в его высокой подтянутой фигуре ощущалась строгая военная выправка, сильные руки его были опущены «по швам», он слушал указания Шатеркина, как боевой приказ.

— …Для нас теперь все важно, все имеет значение… — продолжал Шатеркин. — Сегодня же надо детально выяснить, каковы были когда-то взаимоотношения между Керженековым и Вепринцевым Иваном Петровичем, что их сближало. Связями Онучина поинтересуйтесь — это тоже имеет свое значение в керженековском деле… Все ли вам ясно?

Котельников подумал минуту, вздохнул.

— Ясно, товарищ капитан.

— Тогда желаю успеха, действуйте. А я займусь другими вопросами.

21. Кто такой Лукашка?

Шатеркина давила гнетущая усталость, клонило ко сну.

Он резко встряхнул плечами и сел прямо. Сегодня он пришел на службу на целый час раньше. Ночь спал плохо, неспокойно. В глаза лезли странные и нелепые сновидения: то он стремглав летел куда-то на мотоцикле вместе с Котельниковым, то за чашкой чая беседовал с Катей о древнеримском государственном праве, то мелькал перед ним нелепый и вызывающий «ежик» блондина, назойливо лез в глаза бычий наклон его головы. Шатеркин вскакивал с постели, нервно позевывал, нехотя шел пить, потом снова ложился, но только сон начинал сладко смежать глаза, как опять повторялось то же самое. «Вот чертовщина какая, — ворочаясь, думал Шатеркин, — Никогда раньше не страдал бессонницей и вот на тебе, появилась…» Так он и не уснул до утра.

Во время завтрака мать подозрительно поглядывала на сына, тяжело вздыхала.

— В отпуск-то собираешься нынче идти или нет?.. — спросила, наконец, она, сдерживая раздражение.

— Обязательно, мама. Только не сейчас, придется приурочить ко времени экзаменов в институте.