«…Вот тебе и мирная профессия. Больше двух лет на фронте пробыл, а в госпитале по-настоящему так и не довелось полежать. А здесь попал, да еще как глупо… Из этого ты, голова садовая, должен сделать правильный вывод: каждая шишка — предметный урок, каждый синяк — памятная заметка.
А голова, кажется, и в самом деле немножко побаливает и кружится, кружится…»
Котельников весь ушел в думы.
Вспомнилось, как поступил он на службу в милицию. Кончилась война. Со всей силой встал перед ним вопрос: за что браться, к чему приложить свои руки, разум? Может быть, вернуться на завод? Даже стыдно было выбирать что-то другое, ведь он вырос на заводе, начал учеником, а на войну ушел хорошим рабочим-кожевником.
Но задолго до демобилизации его неожиданно вызвали в политотдел. Начался обычный разговор: не наскучило ли служить, пишут ли что из дома, — должно быть, не знали, что у него нет никакого дома. А потом вдруг спросили:
— Вот, товарищ гвардии сержант, какое дело… Как вы смотрите на работу в милиции?
Этот вопрос захватил Котельникова врасплох, он даже не понял сначала, о чем идет речь.
— Как смотрю?.. Ну, как полагается на нее смотреть, так и смотрю.
— А все-таки, как?
— Работа неплохая…
Котельников осторожно и недоверчиво поглядел на сидевших против него офицеров и спросил недоуменно:
— Ну а я-то при чем тут? Какое я отношение имею к милиции?
Офицеры рассмеялись.
— Пока никакого. Пригласили мы вас для того, чтобы договориться на будущее. Может быть, из армии пойти вам на работу в милицию? Как вы думаете?
— Вон что!.. Серьезное дело…
Долго не мог ответить на этот вопрос Котельников, несколько дней. Все думал, взвешивал, советовался и, наконец, решил идти. А сколько пришлось услышать насмешек, сколько довелось увидеть колючих и ехидных улыбок! Однажды какой-то шутник повесил на койку Котельникова полосатый жезл уличного регулировщика. Но Котельников будто не заметил, промолчал, и жезл вскоре исчез.
— Значит, в милицию?.. — спросил как-то, лежа на койке, широкоплечий сержант.
— А что?
— Да так, знаешь, пьяные и прочая шпана… Представляем тебя в этом жизнерадостном окружении. Гвардии старший милиционер Котельников! Здорово!..
— Ну, а что же тут особенного? — начинал сердиться Котельников.
— Конечно, ничего, — вступил в разговор другой сосед. — Жалованьишко, правда, небольшое, одна мелочь, но это ничего, зато в неделю больше тумаков от пьяных наловишь, чем получишь рублей за месяц…
Тогда Котельников поднялся с койки. Никто раньше никогда не видел на его лице такого страшного гнева.
— Эх, ты!.. — задыхаясь, сказал он. — Где же твое сознание? Как ты рассуждаешь, а? Я иду в милицию не за деньгами, не за длинным рублем, а по призванию души, вот что!
Все насторожились и ждали, что будет дальше. Но Котельников, помолчав, сказал сдержанно:
— Хоть ты и долго жил в боевом солдатском коллективе, а ничему, видать, не научился… — И продолжал уже мирно: — Ну посуди сам, войну мы кончили, захватчиков прогнали. Ты думаешь, на этом точка поставлена? Нет! У нас кроме внешних врагов имеются и внутренние. Кроме всяких шпионов, разных лазутчиков есть еще хулиганы, воры, мошенники всякие, которые государственный карман со своей грязной мошной путают. А порядок общественный — это что, само собой установится, да?..
— Все это так… Правильно ты говоришь. — сдавался сосед, — но все же милиция…
— Что милиция? — Котельников откинул с себя колючее солдатское одеяло, сказал в раздумье: — Милиция, дорогой товарищ, у нас советская, рабоче-крестьянская, наша. По существу говоря, если транспорт родной брат Красной Армии, то милиция — родная сестра по оружию!
Даже озорной белокурый сержант после этого разговора не заводил больше своих шуток.
Что служба эта нелегкая, беспокойная, Котельников понял сразу, с первых дней. Потом повстречался с капитаном Шатеркиным. Работа в его подчинении увлекла Котельникова своей конкретностью. Вскоре он стал кадровым офицером милиции. И теперь Котельников уже не думал над тем, хорошо он поступил или плохо, идя на милицейскую службу. Служба целиком захватила его.
И может быть впервые за время работы в милиции Котельников так глубоко заглянул в свою жизнь.
Размышления его неожиданно оборвались: он услышал чей-то неуверенный голос.
— Дядя Котельников… а дядя Котельников, слышите, мы к вам пришли…
Котельников повернулся к окну. Из-за косяка на него глядели черные настороженно-озорные глаза Толика.
— Как ты сюда забрался?! — тихо воскликнул Котельников.
— А там Миша… Я у него на спине стою…
Котельников даже несколько растерялся, но тем не менее он не мог не почувствовать и радости — встреча приятная. Торопливо натянув на плечи широкий больничный халат, он выглянул за дверь — сестра куда-то отлучилась — и, заметно прихрамывая, вышел из палаты. Ребята встретили его как давнего знакомого.
— Немного прихрамываете?
— Болит здорово, да? — наперебой расспрашивали они Котельникова.
— Это не так важно, дорогие друзья. Лучше расскажите, как это вы разыскали меня? По радио о моем местонахождении, кажется, не объявлялось, в газетах не писалось.