Путь на Олений ложок

Тайга гудит глухо и бесконечно. Редко в этот однообразный шум ворвется тревожный голос сойки или тонкий свист бурундука. Узкая, заплетенная между деревьев дорога полого поднимается в гору. Вепринцев с удивлением поглядывает на высоченные, в три обхвата лиственницы, на хаотическое нагромождение бурелома, на буйные, в человеческий рост травы. «О-о, как чудесно! Мне давно следовало убраться из этого шумного города. Здесь все куда проще, и люди — настоящие дикари, их легко одурачить. Прекрасно!..»

— Какой запах хороший, а? — заметил Тагильцев, принюхиваясь. — А вон видите? Кипрей цветет.

— О да, конечно, — рассеянно ответил Вепринцев, кидая свой взгляд то в одну, то в другую сторону, — Первобытный лес. Джунгли…

Стриж тоже напряженно зашевелил широкими тонкими ноздрями.

— Что-то не чую, — сказал он.

— Зато ты хорошо чуешь другой запах, там у тебя прекрасное обоняние, — посмеялся Вепринцев.

— Видать, первый раз в тайгу попадаете? — спросил Гурий.

Вепринцев насторожился, прищурив глаза, с подозрением поглядел на него.

— Почему же первый раз? — вмешался Стриж. — Тайга тайге рознь. Сюда, конечно, первый раз.

Штейгер замолчал и что-то замурлыкал себе под нос. А тайга становилась все глуше, темнее. Уже давно рассвело, но солнце так и не показалось. По небу торопливо бежали бурые, в рыжих опалинах тучи, они едва не задевали вершин деревьев. Иногда их с грохотом раскалывали короткие ослепительные зигзаги молний, и тогда тайга гудела еще тревожней. Из сумрачной глуши несло сыростью и грибами. Илюша молча погонял лошадей навстречу дождю и грозе. Стриж, заметив, с какой суеверной подозрительностью дед Оспан приглядывался к сердитому небу, спросил:

— Прихватит, да?

И не успел Оспан ответить, как в тайгу ворвался жестокий порыв ветра. Кругом заскрипело, завыло; по небу скользнула косая ослепительная спираль огня; впереди что-то оглушительно взорвалось, страшно затрещало — в одно мгновение глухая дремучая тайга стала кромешным адом. Гурий перекрестился и натянул на голову куртку.

— Правь под гору! — силился перекричать бурю Тагильцев. — Обождать надо-о!..

Они влетели в глубокий распадок. Здесь было еще темнее, а грохот бури заглушал все. Стриж, приподнявшись на колени, кричал что-то в ухо Оспану, но невозможно было понять что, и старик только торопливо мотал головой. Вот еще один ослепительный блеск молнии, страшный удар грома. Казалось, высокие скалы рушатся и превращаются в пепел — все тонет в ревущем на разные голоса мраке. С визгом мечутся под ногами у лошадей перепуганные собаки, летят сучья, сорванные с деревьев, ошметки серого мха, колючая хвоя, шишки…

Тагильцев, одной рукой опершись на Илюшино плечо, а другой придерживая фуражку, с тревожным волнением вглядывался вперед и помогал Илье управлять лошадьми.

— Бери правее, к ручью!.. — командовал он.

Илюша круто осадил озверевших от страха лошадей и свернул с дороги. Тяжелая повозка с грохотом перескакивала через трухлявые стволы упавших деревьев; в лицо сидевших жестоко хлестал кустарник. Все держались за повозку, как за спасительный островок, на который со всех сторон неудержимо неслись свирепые волны бушевавшего океана.

А лошади летели с неиссякаемой силой, и если бы не искусство Илюши, давно бы их повозка со всем багажом и пассажирами валялась где-нибудь под горой вверх колесами.

— Стой здесь!.. — крикнул Тагильцев. С огромным трудом удалось остановить лошадей.

— Привязывай крепче!..

Ветер сорвал с головы Тагильцева фуражку, растрепал черные волосы, пузырем выдул на спине гимнастерку. Но Тагильцев ни на что не обращал внимания — он натягивал палатку. Ему помогал Оспан. Движения обоих были энергичны, уверенны, здравый рассудок и расчет не покинули их и в эту минуту. Едва они успели поставить палатку, как новый порыв урагана потряс все вокруг, и на том месте, где они свернули с дороги, с протяжным стоном повалилась высокая лиственница, вздыбив могучу узловатую связку черных корней.

— Крепче вяжи лошадей… Убирай все из повозки!.. Тащи в палатку!.. Не зева-а-й-й… — кричал Тагильцев, еле удерживаясь на ногах.

Но вот опять взрыв, блеск огня, будто само солнце на мгновение упало в ущелье и зажгло горы. Каждая травинка, каждый камешек, каждая иголочка хвои обнажились на секунду с необыкновенной ясностью. Когда потух этот иссиня-белый огонь, в глазах некоторое время стояла черная мгла, а в ушах напряженно гудело, потом все вдруг увидели уродливый вековой кедр, расщепленный до половины и охваченный дымным пламенем.

Вепринцев дрожал, неразборчиво и сбивчиво шептал не то ругательства, не то обрывки молитв, пришедших на память.

Хлестнул ливень. Но смолистый кедр по-прежнему пылал и точно маяк, освещал темную глубину ущелья. Шуму и грохоту стало еще больше, сквозь стену дождя то и дело полыхали молнии. Ручей, возле которого расположились путники, потемнел и вздулся, как старческая жила.

Вдруг ураганный порыв ветра ворвался в палатку, рванул ее и опрокинул. Вепринцев закричал и кинулся прочь, за ним бросился Стриж.

— Куда бежите?! — кричал им Тагильцев. — Не становись к дереву — убье-е-ет.