Когда мать впервые продемонстрировала мне орущий свёрток и с гордостью объявила, что теперь у меня появился младший брат, я не ощутила ничего, кроме раздражения. Морщинистое красное личико в обрамлении чёрных кружавчиков на детском чепчике не вызвало у меня ни капли тёплых чувств. А когда Пагсли оглушительно вопил дни напролёт, мешая мне сосредоточиться на сооружении паровой гильотины, я и вовсе испытывала неуемное желание задушить братца подушкой. И даже однажды попыталась привести план в исполнение — но помешал отец, невовремя вошедший в детскую.
А потом Пагсли подрос, начал ходить и с завидной регулярностью вносил хаос в идеальный порядок моих вещей. Разумеется, я мстила — и мстила изощрённо. Подкладывала ему в кроватку дохлых крыс, специально забиралась в шкаф, чтобы пугать его по ночам и даже как-то раз подставила ему подножку, когда брат спускался по лестнице. Он кубарем скатился вниз, шлепнулся на задницу — и впервые в жизни не заплакал. Неловко поднялся на ноги, отряхнул свои нелепые шортики и засмеялся, глядя на моё выражение лица, полное ледяной ярости.
И с тех пор холодная война в нашем доме прекратилась.
Оказалось, что Пагсли очень интересна таксидермия — и хотя созданные им чучела получались крайне уродливыми, он всегда с удовольствием помогал мне, с готовностью протягивая тупоконечные ножницы или кронциркуль.
А потом мы обнаружили в подвале дома множество пыточных инструментов — и поочередно испытывали их друг на друге. Хотя в основном, в роли испытуемого оказывался младший брат. Иногда он хныкал и боялся — и тогда я раздражённо шипела сквозь зубы, что убью его, если он немедленно не заткнётся.
Помнится, я довольно часто обещала Пагсли разделаться с ним самым жестоким образом.
Но никогда даже не могла предположить, что это случится на самом деле.
Что однажды угрозы придётся воплотить в реальность.
Что однажды я действительно выпущу пулю ему в лоб.
Что… я и правда его убью.
По моим щекам беззвучно стекают мокрые дорожки слёз — их так много, что я уже чувствую солоноватый вкус на губах.
Последний раз я плакала в шесть лет, когда случайно встреченные мальчишки раздавили на велосипеде моего скорпиона. Но боль от потери домашнего питомца и близко не сравнится с тем, что я ощущаю теперь. Словно в груди медленно разливается концентрированная серная кислота, беспощадно выжигая внутренности и оставляя кровоточащие раны, которые уже никогда не заживут целиком.
Это не фигура речи. Это действительно физически больно — каждый вдох даётся с трудом, словно лёгкие отказываются выполнять свою прямую функцию. В грудной клетке появляется жжение как при стенокардии.
Наверное, это паническая атака или вроде того… Не знаю. Наплевать.
Не совсем отдавая отчёт в собственных действиях, я протягиваю руку к мёртвому брату и касаюсь пальцами его изрядно отросших волос цвета воронова крыла — ещё одно доказательство, что Пагсли был жив долгое время после начала эпидемии. Обычно мягкие пряди сейчас кажутся жёсткими и сухими, словно шерсть одного из чучел, которыми в изобилии была заставлена моя комната.
Oh merda, ну почему мы с ним не встретились раньше? Почему это случилось уже после того, как он оказался заражен неизлечимым вирусом?
— Уэнсдэй… — едва чувствую, как мои плечи осторожно сжимают ладони Торпа. — Нам надо уходить. Пожалуйста, пойдём со мной.
Я не отвечаю.
Не могу ответить из-за колючего комка, застрявшего в горле — кажется, если я попытаюсь произнести хоть слово, то просто начну истерически рыдать.
— Ты всё сделала правильно… — хренов герой усаживается прямо на грязный пол позади меня. Его ладони скользят вниз по моим дрожащим плечам, невесомо ложатся на талию. А секундой позже я чувствую тёплое дыхание чуть выше выступающего шейного позвонка. И едва ощутимое мимолётное прикосновение горячих губ. Невольно вздрагиваю, но не отстраняюсь. Больше не могу найти в себе сил, чтобы его оттолкнуть. И наконец слышу тихий шёпот. — Теперь никто не сможет причинить ему боль. Он обрёл покой.
Странно, но непрошенное вторжение в личные границы не вызывает привычного раздражения. Может быть, я сейчас просто не способна испытывать никаких чувств, кроме щемящей боли. А может быть, мне и вправду становится чуть легче — совсем немного, едва ли на сотую долю, но всё-таки легче — от осознания, что рядом со мной есть неравнодушный человек?
И не один. Кудрявый миротворец усаживается на корточки рядом со мной и аккуратно забирает из дрожащих рук автомат.
И даже Вещь по-своему пытается выразить поддержку — кладёт широкую треугольную голову мне на колени и жалобно скулит, глядя снизу вверх своими глазами-бусинами.
— Давай уедем отсюда, ладно? — мягко, но настойчиво повторяет Ксавье и чуть крепче стискивает мою талию, пытаясь заставить меня подняться на ноги.
Он прав. Я прекрасно это понимаю.
Задерживаться здесь надолго слишком опасно — твари могут появиться в любой момент, и мы рискуем разделить незавидную участь моего брата. К тому же, нельзя забывать о главной цели нашей вылазки в Макино-Сити.
Но тело отказывается подчиняться разуму.