Путь начинался с Урала

После трехдневных тяжелых боев у нас иссякли боеприпасы, горючее. Командир корпуса обещал по воздуху подбросить горючее. Но воины бригады безнадежно посматривали на затянутое тучами небо. Надо было что-то предпринимать. У гитлеровцев тоже плохо с горючим. Их завязшие в грязи тяжелые грузовики, штабные автобусы, гусеничные тягачи стояли на раскисших дорогах с опустошенными баками.

Я еще раз напомнил заместителю по тылу В. И. Хохлову о принятии неотложных мер, а сам поспешил в танковые экипажи. Хотелось поговорить с офицерами, бойцами, узнать подробнее о тех, кто отличился, услышать, что говорят и думают челябинцы о проведенном бое.

Натыкаюсь на танк, замаскированный в кустарнике. Бойцы оживленно переговариваются. По голосу узнаю гвардии старшего лейтенанта Акиншина. Заметив меня, он соскочил с брони.

— Что тут у вас?

— Полный порядок, — отвечает командир роты. — Горючего только нет. И снаряды в роте можно по пальцам сосчитать. Минометчикам повезло: гитлеровцы убежали, оставили свои мины. Они к нашим 82-миллиметровым что надо подходят.

В лощинке, окаймленной кустарником, расположилась рота гвардии старшего лейтенанта Сунцова. Минометчики ловко орудовали вокруг раскрытых ящиков. Они удаляли с мин грязь, смазку, сортировали мины по весовым знакам. Сунцов не скрывал своей радости:

— Утром немцам зададим жару их же минами! Пусть нюхают, чем пахнут.

Уже темнеет. Плотный туман густой пеленой седлает лощины, легкий морозец прихватывает землю. А у нас свои заботы. Комбат Федоров подходит то к одному, то к другому командиру танка, участливо спрашивает:

— Задачу уразумел? Вот и хорошо.

В темноте возвращаемся на КП. У одного из танков встречаем гвардии подполковника Денисова. Его окружают танкисты. Политработник инструктирует агитаторов и редакторов боевых листков.

У КП какой-то оживленный разговор.

— В чем дело?

— Боеприпасы подвезли, — докладывает начальник штаба. — Пока что лишь одна машина сумела пробраться.

Командир взвода подвоза гвардии лейтенант Аверкин рассказал, с каким трудом удалось преодолеть последние километры. Я стал благодарить его, он смущенно заметил:

— Водителя надо хвалить, гвардии рядового Чижова.

— После боя к награде его представить, к ордену Красной Звезды.

В полночь мне удалось встретиться с Хохловым и Егояном. Обессиленные, измученные, они ввалились в наспех оборудованный командный пункт и тут же попросили разрешения прилечь на кучу хвороста. Но весть они принесли радостную: в бригаду пришли еще четыре машины. Одна с боеприпасами, три — с горючим.

Сон как рукой сняло. Пришлось заняться распределением прибывшего груза. В подразделениях ликовали. И я, не скрывая своей радости, крепко обнял уставшего гвардии капитана Егояна. В боях на Украине в пору распутицы, в последующих боях Сиракан Арамович не раз выручал бригаду, и мы ему многим обязаны.

Пожалуй, я в ту ночь глаз так и не сомкнул. На рассвете танки должны были сняться с места. Я уже посматривал на часы, чтобы дать сигнал, когда услышал рокот автомобилей. Оборачиваюсь и вижу: из подошедшей машины вылезает командарм В. М. Баданов, из других — сопровождающие его офицеры.

— Как дела, Фомичев, готовы к атаке? — протягивая руку, спрашивает генерал. — Имейте в виду, правый фланг у вас почти открыт.

— К атаке готов, но вот туман мешает.

— С этим сейчас не приходится считаться.

Командующий интересуется, как бригада намерена атаковать противника, какими средствами она усилена, как обеспечена боеприпасами.

Докладываю о плане предстоящего боя, о высоком наступательном порыве гвардейцев.

Баданов внимательно слушает, поглядывает на часы, на впереди лежащую местность. Потом говорит:

— Пора.

Даю сигнал. Дружно ударили орудия. Чувствуем, что снаряды точно накрыли обнаруженные цели.

— Теперь седлай своих стальных коней, — весело говорит Баданов, — и на полном скаку — на врага.

— Есть! — И тут же по радио передаю условный сигнал.

Танки уходят в сторону Скориков. Конечно, на полном скаку они не могут ворваться в расположение гитлеровцев. Мешает распутица. Большую скорость по такому раскисшему грунту не разовьешь. Тем не менее, преодолевая грязь, танки неуклонно двигались вперед.

— Жми на пятки, Фомичев. Не давай возможности противнику остановиться и укрепиться!

Баданов вдруг меняется в лице. Я смотрю на генерала и думаю: в чем дело? Почему одухотворенное, радостное лицо командарма стало другим?

— Давайте попрощаемся, Фомичев. Может, не скоро теперь придется встретиться.

Я порываюсь спросить почему, но генерал опережает:

— Отзывают в Москву, — и он крепко жмет мне руку, второй тепло похлопывает по плечу. — Бывай здоров, Михаил Георгиевич.

Баданов уезжает, а я сажусь в танк, тороплю механика-водителя сержанта Мурашова: надо скорее догонять батальоны, скрывшиеся за увалом. По радио связываюсь с командирами батальонов, требую доложить обстановку.