Путь наверх

Но он улыбнулся Сьюзен. Эта улыбка тоже была настоящей: мимолетная, сдержанная, но теплая – не обычная, заученная улыбка официанта. Кофе был крепкий, пирожные свежие и как раз такие, которые обычно нравятся молоденьким девушкам: эклеры, шоколадные корзиночки, безе, марципаны.

– А вы и в самом деле приглянулись этому официанту,- сказал я.- Всем остальным он подал только ромовые бабы и кекс с изюмом.

– Вы просто несносны. Он очень славный человечек и очень мне нравится.- Она откусила кусок эклера.- У нас здесь, в Уорли, война не так уж сильно ощущалась.

Только папа работал ужасно много, просто пропадал у себя на фабрике. Иногда он оставался там до утра.

«Зато сколько же он получил от этого удовольствия! – подумал я.- Уж кто получает от войны удовольствие, так это богачи. Они извлекают из нее двойное наслаждение: могут влиять на ход событий и наживать деньги». Я развивал про себя эту мысль, но без особого удовлетворения, и внезапно мне стало очень грустно и одиноко.

– Вам порой их страшно не хватает, да?-спросила Сьюзен.

– Случается. Но обычно, когда я думаю о своих родителях, то, как ни странно, чувствую себя счастливым. Не потому, конечно, что их нет, а потому, что они были очень хорошие люди.

Я сказал истинную правду. Но взглянув на юное, нежкорозовое личико Сьюзен – такое юное, что ее округлая шея и маленькие крепкие груди казались чем-то ей не принадлежащим, словно она позаимствовала их на один вечер у своей старшей сестры, как шелковые чулки или губную помаду,- я почувствовал угрызения совести. Я все время старался занять наиболее выгодную позицию, следил за впечатлением, которое производило каждое мое слово, и от этого все, что я говорил, теряло цену.

9

Я долго был не в своей тарелке после этого вечера. Трудно определить, что со мной сталось. Было необъяснимо грустно и пусто на душе, как бывает, когда проснешься и поймешь, что чек на семьдесят пять тысяч фунтов стерлингов, отчетливо осязаемый, снабженный даже гербовой маркой, просто привиделся тебе во сне.

Мало-помалу, примерно к понедельнику, я стряхнул с себя хандру и отправился на репетицию. Есть что-то отвлекающее и успокоительное в театральных репетициях: они действуют, как гвоздичное масло при зубной боли. В большом зале прохладно, сухо, пыльно, и он кажется порой огромным резервуаром тишины, в которую твои слова падают с тихим всплеском, точно камешки в воду. И вместе с тем чувствуешь себя отгороженным от мира, как в детской, и тебе тепло и уютно, и все, что бы ты ни делал – даже если ты просто ждешь реплики,- очень значительно и важно и волнует так, словно каждая минута преподносится тебе как горячая сдобная булочка с маслом.

Когда Элис подошла и села рядом со мной, это ощущение радости усилилось. Теперь я к тому же почувствовал себя под надежной защитой, как ребенок, который уверен, что его не дадут в обиду. Я мог рассказать ей все и знал, что она поймет. Так бывало со мной, когда Деловитый Зомби донимал меня своими придирками более обычного и я смотрел на Чарлза, зная, что смогу облегчить душу, рассказав ему о своем унижении и излив перед ним весь свой бессильный гнев. Разница заключалась только в том, что у меня никогда не возникало при этом желания раздеть Чарлза, а сейчас я вдруг обнаружил, что мне хочется раздеть Элис. Я был поражен и разозлился на себя. Мне стало так совестно, словно передо мной была не Элис, а миссис Томпсон. Я отнюдь не хотел испортить те особые отношения, которые установились между мной и Элис. Для постели я мог подыскать себе кого угодно (какую-нибудь девчонку в любом дансинге или кабаке), но где я найду такую дружбу, которой неизменно дарила меня Элис с того первого вечера в кабачке «Сент-Клэр»! Эта дружба возникла сама собой, легко и просто, и вместе с тем ее нельзя было назвать скоропалительной, и мы теперь могли уже не только беседовать решительно обо всем, но и просто молча сидеть рядом и чувствовать при этом, что нам обоим хорошо.

– Как приятно видеть вас,- сказал я. Это было шаблонное приветствие «Служителей Мельпомены», но я сказал именно то, что чувствовал.

– И мне приятно видеть вас, Джо.- Она улыбнулась, и мне бросилась в глаза крошечная кариозная точка в одном из верхних резцов, а в другом, как мне показалось, была очень большая пломба. Нельзя сказать, чтобы у Элис были плохие зубы, но, во всяком случае, они были не лучше моих, и это породило во мне ощущение какого-то печального сродства с нею – так роднит людей недуг, от которого они одинаково страдают. Подобного рода близость никогда не могла бы возникнуть у меня с Сьюзен. Я любовался ее зубами – белыми, мелкими, очень ровными,- но они всегда возбуждали во мне беспокойное и неприятное чувство собственной неполноценности.

– Я уже выучил свою роль,- сказал я.- И могу прочесть весь этот кусок из «Песни песней» в любом порядке. Это здорово.

– Смотрите, чтобы Ронни не заметил, что это место вам нравится, а то он вырежет его из вашей роли.

– А мы прорепетируем за сценой,- сказал я.