Стояли мягкие солнечные дни конца апреля. Ожившие поля шелестели травами, ветерок гонял по широким степным просторам волны ковыля. Земснаряд плыл вдоль пойменных лугов низовья реки, мимо больших казачьих станиц в зелени густых садов, и ласковый воздух над «тихим Доном» был полон ароматами цветущей черешни и степной травы.
Михайлов узнавал места, знакомые по любимым книжкам о гражданской войне, по частым школьным экскурсиям. Он родился на Украине, в селе Старобешево, прославленном его землячкой Пашей Ангелиной, но учился в Ростове, успев к началу войны закончить лишь семь классов. Шестнадцатилетнего паренька, несмотря на все его просьбы, не взяли добровольцем в армию, и он пошел работать телеграфистом на аппарате Бодо.
Как и многие его сверстники, Виктор быстро возмужал за эти суровые военные годы. Окончилась война. Юноша вступил в комсомол, подал заявление в мореходное училище.
Он частенько вспоминал счастливые годы учебы, когда после работы к концу теплого дня выходил постоять на палубе земснаряда, плывущего вдоль бескрайних Сальских степей. В светлом воздухе парили над рекой зоркие коршуны, горбоносые орлы, сложив важно крылья, стояли и прогуливались по желтоватым степным шляхам.
Это было короткое цветение степей, и Михайлов с тоской думал, что уже через несколько недель суховей спалит даже желтую щетину травы, плотная пыль выбелит листья понурых черешен, и те же орлы, лениво махая крыльями, будут висеть высоко над выжженной и горячей землей.
Судно подошло к причалу Цимлянского гидроузла утром Первого мая. Это был второй Первомай на стройке. Огромная площадка алела кумачом знамен, вознесенных на гребень плотины и на стрелы портальных кранов.
После испытаний и наладки судно вошло в строй действующих и начало свою работу с намыва земляной дамбы в устье небольшой речушки, впадающей в Дон. «Заморыш», как звали эту речку, мешал строительным работам у котлована, Михайлов перекрыл ее течение, и земснаряд приплыл для работы в сотворенное им самим озеро. Скоро в обширном грушеобразном водном карьере поселилась целая семья землесосных судов.
Ближе к осени, когда в горячем степном воздухе, редко остывавшем даже ночью, стала уже чувствоваться прохлада, на борту судна появились новые багермейстеры — Супрун, Кузнецов, Кононенко и механик Акусок, составившие впоследствии руководящее ядро молодежного коллектива.
Выпускник того же Ростовского мореходного училища Супрун еще на последнем курсе мечтал попасть в экипаж Михайлова. Они встречались в Ростове, когда Михайлов с завода приходил в училище и увлеченно рассказывал однокашникам о буднях стройки.
Другой багермейстер, Валерий Кузнецов, плечистый высокий парень в очках, с густым, гулким басом приехал на Волго-Дон из Москвы. Он учился на механико-математическом факультете МГУ, но в один прекрасный день перевелся на заочный факультет и теперь собирался продолжать учебу.
Механик Акусок и багермейстер Павел Кононенко — оба добродушные и спокойные украинцы. Акусок служил на Черноморском флоте; танкист Кононенко, освобождавший Чехословакию и Австрию, поступил после войны в речной техникум и окончил его. Он приехал на гидроузел вместе с молодой женой и поселился у казаков в «Новой Цимле».
Никто из новых помощников начальника земснаряда не имел производственного опыта. Всем надо было самым серьезным образом учиться, и главное — не по книгам, а приобретая мастерство в непосредственной работе.
Михайлов, который и сам работал багермейстером всего лишь несколько месяцев, вместе с инженерами первое время учил новичков стоять за пультом земснаряда и проводил на судне по нескольку смен, а потом и совсем поселился в своей каюте.
Так протекали первые месяцы работы и учебы, осложненные наступлением дождливой поздней осени.
Сменив удушливые суховеи, по степи гулял теперь леденящий, колючий ветер. Дон посинел, свинцовой тяжестью налились его волны; кое-где у берегов и в лагунах заморозки уже прихватывали воду серой бугорчатой коркой льда.
Обычно земснаряды работали только до ледостава, пока еще можно разрушать подмерзающую землю и гнать ее по пульповодам. Сезон гидротехнических работ замирал в начале декабря. И до весны скованные во льду суда становились на зимний ремонт.
Земснаряд Михайлова действовал до 27 декабря, дольше всех других. Покрылся ледяным салом водный карьер, и лед у берегов становился все толще. Уже льдины со скрежетом терлись о железные борта судна, железо обжигало руки, жгуче холодной была вода. Немели пальцы у слесарей, исправлявших нередкие прорывы пульповодов, когда внезапно в воздух вырывался бурый фонтан жидкого грунта высотой с двухэтажный дом. И все-таки земснаряд не сдавался, и не нашлось в экипаже человека, который захотел бы отдать зиме и холодам хотя бы малейшую возможность проработать еще лишний день.