Путь наверх

— Хм-м. Вы должны нравиться женщинам. А это иной раз сущее проклятье. Вы можете попасть в трудное положение. Конечно, вам пора бы уже подумать о женитьбе. Ранняя женитьба — это великое дело. У мужчины появляется чувство ответственности, конкретная цель, ради которой стоит работать.

— Вы совершенно правы,— сказал я, стараясь, чтобы в моем тоне не чувствовалось злости.— И потом — женатого человека легче держать в руках.

— Вы как будто рассердились? — с укоризной заметил он.— Кстати, вы будете на городском балу?

— Наверное,— сказал я.— При условии, что смогу достать фрак напрокат.

— На городском балу будут премилые девушки.— Он сложил губы в слащавую улыбку.— Я вас с кем-нибудь познакомлю.

— Я собираюсь пойти туда не один.

— Весенний семестр кончается пятнадцатого,— сказал он.— А бал назначен на двадцать пятое.

— Я не вполне понимаю, какая тут связь.

— Ну, ну.— Он улыбался, но глаза его были серьезны.— Вы отлично все понимаете, Джо. Я хочу уберечь вас от лишних трат. Вы ведь не берете пиво с собой в пивную, не правда ли? — Он посмотрел на свою пустую чашку.— Пожалуй, я выпью еще.

Я поднялся.

— Я скажу Джун.

— Нет, я позвоню, чтобы нам обоим принесли по чашке,— сказал он.— Не уходите, Джо. Я еще не кончил.

Я был рад выпить вторую чашку: во рту у меня пересохло, а язык словно распух и, казалось, с трудом умещался в нем.

— Совсем как у Чехова, правда? — неожиданно заметил он.— Сидим, пьем чай и беседуем о жизни… Только, к сожалению, без зрителей. Надеюсь, вы меня понимаете?

Я рассмеялся. Смех мой прозвучал хрипло, принужденно, и я осекся.

— О, конечно. Наш разговор доставил мне большое удовольствие, мистер Хойлейк. И я запомнил, что вы сказали: на балу будет немало премилых девушек.

— Правильно,— одобрительно кивнул он,— вот это правильно. Я не часто говорю такие слова, Джо, но вас ждет большое будущее.

— А вы, однако, долгонько пробыли у фюрера,— заметил Тедди Сомс, когда я вернулся.— Не очень распекал?

— Совсем наоборот,— сказал я.— Беседа протекала в самой сердечной атмосфере.— Я зевнул: мною овладела вдруг такая усталость, что, казалось, я мог бы заснуть прямо на полу.

— Ну, бросьте! — сказал он.— Не затем же он держал вас целых двадцать пять минут, чтобы вести дружескую беседу. Я не всегда верю вам, Джозеф. О чем же вы все-таки говорили?

— О женщинах,— сказал я.

18

Вечером по дороге домой я зашел в аптеку, чтобы купить лезвия для бритья. Хозяин, высокий сухопарый человек с лицом сердитого старшего сержанта, беседовал о политике с покупателем — толстяком, похожим на торговца шерстью. Аптекарь знал, что я работаю в муниципалитете, и, здороваясь, назвал меня по фамилии. (Он знал фамилии почти всех своих покупателей, чем в известной мере объяснялось его преуспеяние.) — Добрый вечер, мистер Лэмптон! В каком положении городские финансы?

— Мы вполне кредитоспособны,— сказал я.

— Чего нельзя сказать обо всей стране,— мрачно буркнул толстяк.

— Что верно, то верно, Том.— Лицо аптекаря побагровело от гнева.— На все введены карточки и лимиты, ни одно обещание не выполнено. Можно подумать, что они нарочно все делают, чтобы разорить предпринимателей. Куда делась наша свобода? Уинни был прав: мы живем под пятой гестапо.

Помощник аптекаря кончил завязывать большой пакет для толстяка.

— Вы совершенно правы, мистер Роббинс,— сказал он.— А посмотрите на подоходный налог…

Это был крупный сорокалетний мужчина, почти с меня ростом. Я вспомнил, как однажды он сказал мне, что работает у Роббинса уже двадцать лет. Он явно принадлежал к числу тех, не имеющих специальности, простаков, которым приходится выполнять всю черную работу, причем в самые неурочные часы. На бледном лице его застыла вечная улыбка; привычка к покорности ссутулила широкие сильные плечи.

— Вы правы, мистер Роббинс,— повторил он.— Совершенно правы.— Он улыбнулся еще шире и кивнул в подтверждение своих слов. Но хозяин и покупатель будто не слышали его, хотя стояли совсем рядом.

Я вышел из магазина с весьма неприятным чувством. И как только он терпит все это? Он продал себя, а за какую цену? Фунтов семь в неделю, и никакой уверенности в завтрашнем дне: он полностью зависит от хозяина, а хозяин этот невежествен, груб и мелочен. Тут я вспомнил о своей беседе с Хойлейком и подумал, что, собственно, между мной и помощником аптекаря нет особой разницы. Да, конечно, я получаю больше, у меня лучшие условия труда и больше гарантий на будущее, но в основном положение наше почти одинаково. Мой хозяин лучше воспитан, чем Роббинс, и имеет надо мной меньше власти, но все же он остается моим хозяином. Просто моя цена чуть выше — вот и все.