Путь наверх, или Слишком красивая и слишком доступная

— Ерунда. Это лондонский сухой джин. Попробуй. Его даже не надо запивать. Уникальное качество. Возьми нашу водку в сорок градусов. Ее же пить невозможно — так горло дерет. Теперь я понимаю, почему иностранцы любят русскую водку. Потому что от нее мороз по коже идет. А от их джинов с наибольшим количеством алкоголя ни в одном глазу. Раньше я никак не могла взять в толк, почему хорошее спиртное стоит так дорого, и лишь много времени спустя поняла, что элитные напитки не чета дешевым. От них никогда не болит голова, и они быстро выветриваются. А вкус! Это такой кайф! Кайф от выпитого и от того, что ты сидишь и пьешь из бутылки, которая стоит полторы тысячи! Это ни с чем не сравнимое чувство! Кайф от того, что ты хлещешь не дешевую бодягу, сделанную, как правило, из технического спирта, а вкушаешь обалденные элитные вещи. Кайф от того, что ты можешь себе это позволить и это никак не ударит по твоему карману! Вот в чем вкус жизни! В дорогих удовольствиях! Давай по рюмочке.

— Нет, Чупа, я за рулем.

— Ерунда, после такого джина можно прекрасно водить машину. Я уже на себе много раз проверяла.

— Нет, Чупа, уж как ты водишь машину — так я не хочу.

— Тебе не нравится, как я вожу машину?

— В этом, наверное, тоже есть свой кайф, но ты забываешь вовремя нажимать на тормоз. Мне кажется, что порою ты вообще забываешь, что машина хоть изредка должна тормозить…

Я засмеялась и протянула Гарику порцию джина. Он слегка занервничал, но рюмку взял и сел в кресло. Вообще-то в последнее время он часто нервничает, когда меня видит. Вполне понятно — я все-таки как-никак женщина, а тем более босс. Гарик покраснел и чуть не подавился джином, когда из воды показалась моя грудь. Я постаралась исправить ситуацию и опять погрузилась в воду как можно глубже. Подмигнув ему, я выпила джин, затем взяла чашечку кофе и принялась смаковать этот божественный напиток.

— Знаешь, на что похоже, — сказал Гарик. — Будто этот джин настаивали в бочке с еловыми иголками и ветками можжевельника. Вкусная вещь — даже не ощущается, что в ней почти пятьдесят градусов. Просто я раньше никогда не увлекался джинами. Я слышал, что многие пьют джин с тоником…

— Джин разбавляют тоником только те, кто не пьет нормальных напитков. Ты сейчас попробовал обалденную, классную вещь, сам посуди, какой здесь может быть тоник. Тоник — это для дешевых джинов, которые стоят не больше двухсот рублей. Они сделаны из такого дерьма, что их и в самом деле лучше разбавлять, а то они свалят наповал любого. Настоящий лондонский или канадский джин никогда и ничем не разбавляется. Я думаю, ты сам в этом убедился. Кстати, что там с Юлькой?

— Порядок. Я перевез ее в частную клинику на Озерках. Там всего пятьдесят мест. Специализируется она по различным травмам и имеет штат высококвалифицированных сотрудников. В общем, мне пообещали сделать все возможное для того, чтобы быстрее поднять ее на ноги.

— А из охраны кого-нибудь оставил?

— Да, одного пацана.

— Не мало?

— Можешь не переживать. Клиника закрытая. Посторонним туда входа нет. Тем более что я положил ее под другой фамилией.

— Это ты здорово придумал. А муж или свекор видели, как ты ее перевозил?

— Нет, в этот момент никого не было.

— Замечательно. Больше они ее не увидят. Пусть отдыхают и забудут о ее существовании. Если, конечно, она сама не захочет о себе напомнить. Будем надеяться, что не захочет.

— Чупа, — замялся Гарик.

— Ну говори, что еще случилось?

— Я даже не знаю, как сказать…

— Говори как есть.

— Знаешь, она после этой операции какая-то странная стала…

— В смысле?

— Я к ней в палату пришел, она попросила листок бумаги и карандаши. Лежит и какие-то гробы рисует.

— Какие еще гробы?

— Не знаю. Месяц освещает кладбище, а на могилах стоят гробы. Я ей говорю: мол, что — больше рисовать нечего? А она рисует одно и то же. Уже столько бумаги перевела! Я психанул и отобрал у нее карандаш к чертовой матери. Она чуть не разревелась. Врач сказал, что ей нервничать ни в коем случае нельзя, — пришлось отдать карандаш. Она взяла чистый лист и нарисовала человеческое сердце. Главное — хорошо так рисует, профессионально. На этом сердце каждый сосуд виден, словно его живым из груди вырвали. Сжимает его тонкая изящная женская ручка с острыми коготками, а из сердца капает кровь. Сжалось оно все, словно ему больно. Я такое сердце в учебнике по анатомии видел еще в школьные годы. Попробовал у нее эти рисунки забрать, а она сразу в слезы, прямо не знаю, что и делать.

— Не надо ничего забирать. Пусть рисует сколько ей влезет. Врач предупредил, что у нее могут проявиться какие-нибудь необычные таланты, которых раньше никогда не было. Вообще-то она раньше никогда не рисовала, по крайней мере при мне. А мне всегда казалось, что никто ее не знает лучше, чем я. Короче, ничего не забирай. И постарайся ее не расстраивать.

— Ладно, Чупа, я понял.

— Я думаю, что со временем это пройдет.