Но было слишком поздно. Манушья-Ракшсаси первым разбил оковы, защитная капсула взорвалась слепящим светом, от чего бронестекло выгнулось и треснуло. За ним с воплями наслаждения последовали остальные, обретая полную материальность благодаря причиненным во имя них агониям.
Вон Калда бросился к родовым колоннам и прижался к защитному экрану. Они были пусты, только кольца грязного дыма медленно опускались к полу. Апотекарий беспомощно оглянулся на гололиты, которые все еще проигрывали разыгравшуюся в пустоте драму, и попытался выяснить, что увидели демоны и куда они исчезли.
Затем его глаза наткнулись на боевой корабль, который вплывал в центр блуждающего ока литокаста.
– О, – слабо прошептал Вон Калда, сползая по стеклу. – О, нет.
«Восхищающий» следовал в кильватере «Сюзерена», ведя поддерживающий огонь по накренившемуся «Калджиану». Пустота была наполнена вспышками лазерных лучей и взрывающихся снарядов, усеявших переплетающиеся траектории охотника и добычи.
Коненос наблюдал с мостика за опустошительной атакой корабля Карио, который всаживал залп за залпом в корму «Калджиана».
– Он по-настоящему зол, – заметил оркестратор хриплым из-за вокс-усилителей голосом.
– Держаться поблизости? – осторожно спросил Эрато. Оставаться на такой малой дистанции от сражающихся звездолетов не было совсем уж самоубийством, но и не давало особого преимущества.
– О, да, – ответил Коненос, взявшись за силовой меч. Клинок уже сердито гудел, дрожа в хватке хозяина. – Когда Вон Калда даст команду, хочу быть как можно ближе. У нас никогда не было такого мощного оружия, и оно будет подчиняться нашим командам.
«Восхищающий» дал полный залп, всего на секунду замедлив свой ход, но почти уничтожив кормовые щиты «Калджиана». На террасах под троном Коненоса ждала с едва сдерживаемым нетерпением сотня какофонов Эйдолона, доспехи были надеты, психозвуковые органные орудия гудели в предбоевой готовности. Как только щиты фрегата будут сбиты, а корпус пробит, они быстро окажутся внутри, разыскивая фанатиков Карио, чтобы увидеть, как ими овладеет изменение.
– Они выпустили абордажные торпеды, – сказал как будто удивленный Эрато.
– Хорошо, – ответил Коненос, едва обратив внимание на слова знаменосца и предвкушая грядущую бойню в узких коридорах.
– Нет, не «Сюзерен», – пояснил Эрато. – А его добыча.
Коненос схватил тактическую линзу и подтянул ее. «Калджиан» и в самом деле выпустил свою свору торпед, которые пронеслись через поток лазерных лучей и врезались в нос «Сюзерена».
Оркестратор собрался уже сказать о смелости такой затеи, но вдруг понял, что рот его не слушается. Попытался снова заговорить, выдавить из себя слова, но ничего не произошло. С растущим чувством бессилия он повернулся к какофонам. Все они тоже молчали, хватаясь за вокс-решетки и стуча по механизмам.
Эрато уставился на них, не уверенный, был ли его ответ вежливым.
– Милорд?
Происходило что-то очень странное. Органы вокс-вопля в горле Коненоса сжались, издав шумовой взрыв, разнесший все линзы в радиусе десяти метров от него. Смертные слуги, даже те, что были полностью лишены чувств, упали на пол, а из их зашитых ушей потекла кровь.
Коненос попытался закричать, но тело больше не выполняло его команды. Воздух на мостике стал влажным и приторным. Раздались крики, но они сорвались не с губ смертных. Взорвались сенсорные станции и лопнули очередные кристаллические линзы.
Эрато что-то кричал, вызывая помощь и пятясь от какофонов. Коненос едва мог видеть: глаза залило размытое ярко-фиолетовое пятно. Оба сердца учащенно забились, словно собираясь выскочить из напрягшейся грудной клетки.
Он отшатнулся, чувствуя, как пластины доспеха вздуваются и трескаются. В голове зашептал голос, поначалу тихо, но затем резко набрав высоту.
–
Коненос попытался непокорно зареветь, сделать хоть что-то, чтобы противостоять сущности, которая вытесняла его собственную, раздуваясь как опухоль внутри души оркестратора и изгоняя все, за исключением собственного безумия.
Какофоны падали на колени, их нагрудники лопались, а керамитовые осколки разлетались по палубе. Смертный экипаж «Восхищающего» схватился за оружие и начал стрелять, но это только ускорило трансформацию.
Коненос закричал от боли, но не смог издать ни звука. Демоническая душа крепла, отправляя в небытие последние остатки личности оркестратора. Боевой доспех раскололся, обнажив новое, извивающееся подтело из фиолетовой плоти и черных вен. Фигура Коненоса раздулась до непристойных пропорций, пока он не возвысился над всеми присутствующими. Вместо собственных рук появилось четыре новые, перетянутые веревками и кожей. Их костей распавшегося лица выросли скрученные рога. Бывший легионер Детей Императора сделал первый шаг, и вместо тяжелого сапога раздвоенное копыто раскололо палубу.