Путь один- в глубь себя

Ты, наверное, удивишься, если я скажу тебе, что человек не способен вспомнить себя раньше, чем в четырехлетием возрасте. Попробуй, и ты увидишь, что твои воспоминания заканчиваются в определенной точке и вспомнить что-то более раннее ты уже не в силах. Пять лет, четыре года... три — это для тех, кто может зайти дальше всех. И все. На этом все заканчивается. Ты совершенно стер из памяти первые три или четыре года своей жизни. Но если тебя загипнотизировать и спросить об этих годах, воспоминания вновь оживут. На самом деле, они не были стерты, ты просто постарался забыть о них, повернулся к ним спиной.

Зачем же тебе забывать первые четыре года жизни? Психологов очень занимал этот вопрос. Если уж на то пошло, ты был в полном сознании. Ребенок, которому меньше четырех лет, живет в мире сознательных переживаний; с ним происходят какие-то события — бывает, приятные, бывает, что и не очень. Почему же воспоминания о них теряются? Психологи пришли к выводу, что мы стараемся забыть неприятные для нас события. Так мы избавляемся от невзгод. Но все говорят, что их детство было таким счастливым временем! Если бы воспоминания о первых четырех годах и вправду были счастливыми, они бы никуда не исчезли. Ведь воспоминания о минутах счастья мы бережно храним, а все неприятное стараемся поскорее забыть. Если бы наше детство было счастливым, оно бы отпечаталось в памяти; мы никогда не упустили бы его из виду. Но мы помним из своего детства далеко не все, вот отсюда и представления о том, что детство было таким замечательным — просто обо всем плохом мы забыли. Эти четыре года, память о которых стерлась, стали нашим подсознательным.

Именно по этой причине Фрейд и его последователи, которые зашли дальше всех в исследованиях человеческого сознания, считают своей основной задачей восстановление у своих пациентов утраченных воспоминаний детства. Весь психоанализ сводится к восстановлению детских воспоминаний. «Чем бы вы сегодня ни болели, — говорят они, — корни болезни спрятаны в вашем детстве, она не исчезнет, пока не обнаружена причина». Все, что мы подавляли в детские годы, будет всю жизнь тенью следовать за нами, влияя на нашу личность и отражаясь во всех поступках. В шестьдесят лет ты можешь лишиться рассудка; но семя, из которого выросло твое умопомешательство, возможно, посеяно в первые четыре года твоей жизни. С годами это семя становится деревом, но корнями оно уходит в детство. Если мы доберемся до корней и отрежем их, погибнет все дерево. Отсюда такой пристальный интерес психоанализа к детству.

Бессознательное порождается подавлением. Подавление — дитя неприятия. Твои порывы спрятаны глубоко в подсознании. Все, что подавляется, обладает большой силой. Именно потому, что в нем заключена такая сила, общество окрестило это «плохим». Общество боится, что если все это не подавлять, то его мощь разнесет общественные устои на мелкие кусочки, разрушив их до основания.

Самой могущественной силой является секс; поэтому он вызывает наибольшее сопротивление общества. Общество стремится к полному подавлению секса, ведь если подавить сексуальные порывы индивида, он становится рабом общества. Посмотри на вола и сравни его с быком. Вол кастрирован, а сексуальность быка осталась при нем. Кажется, что эти животные даже не принадлежат к одному виду. Достоинство, плавность движений, сила быка делают его совершенно непохожим на вола. Вол лишен жизненных сил, в нем нет страсти, но если нам понадобится животное, которое тянуло бы телегу, то вол как раз подойдет; бык — такой сильный, что его нельзя удержать в упряжке. Никогда не знаешь, куда он направится. Он потащит телегу, куда ему вздумается, по ямам, через канавы, по буграм и колдобинам. Ни одна телега этого не выдержит. А со слабым, ручным волом все совсем иначе.

Ребенок рождается быком; общество превращает его в одомашненного вола, ведь только так можно усмирить, приручить его силу, одеть на него ярмо; только после этого его можно будет использовать. Оттого, что дикое животное мы превратили в домашнее, жизни недостает красок, изящества и величия. А мы так долго этим занимались, что больше не ведаем — мы себе даже не представляем, — что же мы творим.

Общество боится: что натворит новое поколение, если каждому ребенку дать полную свободу в сексуальной сфере? Станут ли они тянуть воз общественных забот? Есть опасения, что не станут. Будет ли у них желание стать школьными учителями? Есть опасения, что нет. Будут ли они работать клерками, всю жизнь просиживая в офисе? Есть опасения, что нет. И главное, сможет ли институт семьи выстоять под ударами сильной, выпущенной на волю сексуальной страсти? Мужа охватит испуг: а будет ли жена обо мне заботиться? При мысли о такой неуемной энергии возникает страх. Все погрузится в хаос, и, как следствие, наступит полная анархия.