Путь океана: зов глубин (СИ)

Огромные голубые глаза на совсем юном фарфорово-белом лице, окружённом волнами светлых, невозможно-светлых волос. Аккуратные, чуть поджатые пухлые губы…

Мир застыл мазками неизвестного художника, чья кисть подчинила само время ради невысокой светлой фигурки на фоне предзакатного морского пейзажа.

Шум волн и ветра накрыла тишина, в которой грохотало сердце.

Между тем его Уна билась в руках злой птицей. И как бы ни растерялся Витал, возмущённое шипение вернуло его в реальность:

— Какой скандал! Отпустите меня немедленно!..

— Мои извинения… Сам не знаю, как так вышло… Это все ветер… И качка… Вы только не подумайте… Я ведь просто хотел помочь, пока вы… эээ…

И чем старательнее Витал выбирал слова, осторожно высвобождая собственное запястье, тем больше возмущения отражалось на лице пассажирки.

— Вам плохо от морской болезни. Но так бывает почти у всех с непривычки. Это совершенно неопасно…

Наконец Виталу удалось высвободиться. Девушка резко отпрянула и начала сердито свивать волосы в косу.

Он же судорожно нащупал во внутреннем кармане бушлата фляжку с ромом и извлёк. Дрожь в руках очень кстати унялась.

— Вам стоит выпить чего-нибудь крепкого. Рому например. Полегчает немедленно…

— Вы. Мне. Предлагаете. Пить. Ром. Из горлышка. Вашей фляги?!…

Крайняя степень удивления в голубых глазах сменилась на негодование оскорблённой высокородной дамы.

До Витала же вдруг дошло, как в действительности абсурдно всё выглядит со стороны.

Да что он творит? Должно быть в её глазах он — не просто какой-то мужлан, а из тех негодяев, что распускают руки и пользуются служебным положением… Витал нервно сглотнул. На верхней палубе по-прежнему никого, кроме них, не было.

— Будет лучше, если я провожу вас в каюту, миледи. Ветер и качка…

Виконтесса демонстративно шагнула назад и произнесла:

— Я сделаю вид, что восприняла ваше непристойное поведение, как эдакий… эксцентричный жест гостеприимства. А вовсе не хамство и форменное панибратство. Настоятельно рекомендую впредь воздерживаться от подобного. Или — командование Гильдии Мореходов получит донесение о безобразном обслуживании и взысканием соответствующего чинам и званиям штрафа. Надеюсь, мы с вами друг друга поняли?

В завершение тирады, произнесенной самым ледяным тоном, Витала с ног до головы смерили надменным взглядом. Замешательство капитана было столь велико, что с ответом он не нашелся.

— Прекрасно! Могу ли я доверить вам распоряжение подать мне в каюту чаю с жасмином? И будьте добры, побыстрее!

Она видит в нем обслугу? Вот как?!

Витал так и стоял, не в силах тронуться с места от удивления.

— Это всё, капитан, — с гордо поднятым подбородком проговорила миледи и, подобрав юбки, шатко направилась к себе в каюту.

Отрезвлённый сказанным, Витал проводил её взглядом и выдохнул:

— Вот это я ошибся…

3. НА БОРТУ

Они плыли уже месяц.

Вернее, двадцать восемь дней, если судить по записям в дневнике виконтессы де Круа.

Лавразский континент остался позади. Свежий ветер не стихал, и суда эскадры шли ровно и скоро. За время путешествия Селин успела подметить, что каждый корабль сопровождения имел выдающуюся особенность: «Золотые Пески» — плавучий склад провизии и товаров, перевозящий также пассажиров среднего класса, «Фурия» и «Лентяй» — военные фрегаты с большим количеством орудийных порталов на борту. Правда ей было невдомёк, к чему боевые суда на вполне себе гражданском маршруте.

Относительно трёх прочих кораблей сопровождения, «Крылатый Марлин» отличался наибольшим изяществом и маневренностью. На верхнюю палубу выходили каюты для высокопоставленных гостей, как и капитанская. Спускаться на нижние без сопровождающих де Круа всё ещё опасалась.

Горькое снадобье с лимоном от корабельного лекаря, которое тот строго-настрого велел принимать ежедневно, действовало безотказно. После отступившей морской болезни — или всё же из-за реальности побега из Вердены? — Селин начала наконец замечать яркость изменчивой красоты бескрайних пейзажей и людей вокруг себя…

Ей становилось лучше вопреки множеству неудобств и отсутствию привычных вещей из дворцовой обстановки. Локоны стали жестче от морского воздуха, а лицо зарумянилось от первого в жизни загара — непременно сделавшего бы её мишенью ядовитой критики среди придворных дам… Но по мере удаления от континента невидимая тягостная связь с ним всё истончалась. Душу постепенно заполняли позабытые светлые чувства радости и безмятежности.

Она ловила себя на том, что стала улыбаться на неуклюжие каламбуры Антуана и тихонько, как и прежние времена, делать знаки Бруту быть снисходительнее и воздерживаться от привычных сомнительных шуточек в адрес юного наследника семейства де Сюлли. А в минуты размышлений над скрупулёзно составленным де Фонтенаком фолиантом о Да-Гуа ее то и дело увлекало наблюдение за жизнью мореходов.

И раз за разом, окрылённая, растерянная новизной собственного счастья, она обрушивалась оземь в привычные стыд и вину за свои же впечатления.