Путь отцов

И мы получили от апостолов следующее основание для такого действия. Так как мы не знаем первого своего рождения и по необходимости родились из влажного семени чрез взаимное совокупление родителей и выросли в худых нравах и дурном образе жизни: то, чтобы не оставаться нам чадами необходимости и неведения, но чадами свободы и знания и чтобы получить нам отпущение прежних грехов, — в воде именуется на хотдящем возродиться и раскаявшемся во грехах имя Отца всего и Владыки Бога. Это одно имя произносит тот, кто ведет приемлющего омовение к купели, потому что никто не может сказать имя неизреченного Бога; если же кто и осмелился бы сказать, что оно есть, тот показал бы ужасное безумие. А омовение это называется просвещением, потому что просвещаются умом те, которые познают это. И при имени Иисуса Христа, распятого при Понтии Пилате, и при имени Духа Святого, который чрез пророков предвозвестил все относящееся к Иисусу, омывается просвещаемый.

Ириней Лионский

(† около 202)

Левантийские купцы с давних пор устремлялись на Запад. В Марселе или Лионе разве что чужестранец мог обратить внимание на мелких уличных торговцев или продавцов арахиса. Местные жители давно привыкли считать их своими — ведь они пришли сюда две тысячи лет назад! Они уже были тут во времена Верцингеторига, и во времена римской оккупации, которая старательно перемешивала население своей огромной империи и побуждала к общению, сглаживая межнациональные распри.

ХРИСТИАНСКИЙ ЛИОН

Жители Востока во II веке обосновались по берегам двух больших рек, от Вьенны до Лиона, вокруг двух близлежащих столиц. Разговорным языком у них был греческий, они свободно владели латынью, могли объясниться и на ломаном кельтском. Их мягкие, вкрадчивые манеры привлекали галлов, с которыми они торговали.

Все они пришли из одного края. С подобными явлениями мы знакомы и по современным миграциям. Некоторые обратились в новую христианскую веру в Смирне или в Пергаме. Они не выставляли ее напоказ, но и не стыдились ее перед людьми, охотно разговаривали о своей вере дома и в мастерских, и лионцы, не удовлетворенные римской или галльской религией, устоять не смогли, лучшие из них приходили принять крещение.

Ко времени гонения 177 года христиан в Лионе насчитывалось около тысячи. Среди них можно было встретить адвоката, фригийского врача, знатную римлянку, пролетариев и рабов, девяностолетнего епископа, за которым ухаживал его дьякон. Его‑то и сменил священник Ириней. Последний был тогда в самом расцвете сил, умен, рассудителен, уравновешен, готов писать и бороться, отстаивать веру и проповедовать Евангелие.

С высоты своей кафедры он видел, что вере угрожает ересь, что вера нуждается в защите. Находясь на самом краю христианского мира, он считал своим долгом раздвинуть его пределы к северу: Дижону, Лангру, Безансону и к берегам Рейна.

УЧЕНИК ПОЛИКАРПА ИЗ АЗИИ

Кто был этот молодой епископ? Откуда родом?

Ириней — азиат, он пришел, как и многие его земляки, из Фригии, может быть, из Смирны, — с этой христианской общиной он познакомился, навещая старого епископа Поликарпа. Об этом он рассказал в одном из писем к Флорину, которое приводит историк Евсевий. Когда Флорин впал в ересь, Ириней пытался возвратить его на путь истины. «Я был отроком, когда видел тебя в Малой Азии у Поликарпа; у тебя было блестящее положение при императорском дворе, и ты старался снискать благоволение у него (Поликарпа). Я сохранил самые живые воспоминания о тех днях, ведь то, что узнаешь в детстве, развивается вместе с формированием души, укореняясь в ней. Так, я могу указать место, куда усаживался для бесед блаженный Поликарп, я помню его манеру ходить взад и вперед, образ его жизни, его внешность, речи, с которыми он обращался к народу, и то, как он говорил о своих отношениях с Иоанном и с другими, кто видел нашего Господа, и как он пересказывал их слова, и то, что он узнавал от них о Боге, о его чудесах, о его учении, — одним словом все, что он говорил, полностью соответствовало Писанию, ведь Поликарп воспринял предания тех, кто своими глазами видел Слово жизни.

Я внимал всему этому по милости, оказанной мне Богом, и я записал это не на бумаге, а в своем сердце, и по милости Божией я не перестаю размышлять над этим. Я могу свидетельствовать перед Богом, что если бы сей блаженный старец и апостольский муж услышал нечто подобное гностическим доктринам, он бы вскрикнул от удивления, он бы заткнул себе уши, он сказал бы по своему обыкновению: «О Боже милостивый, до чего ты сподобил меня дожить, неужели я должен терпеть все это», — и он бежал бы от того места, где сидя или стоя услышал подобные речи» (Hist. Eccl, 5, 20, 5 — 7).

Всего лишь одно поколение отделяло Иринея от апостола Иоанна. Его молодость была насыщена воспоминаниями, которые с любовью берегли свидетели истоков христианства, — это наложило на него неизгладимый отпечаток.