Путь отважных

Всадники спешились и двинулись к избушке. Киря тщательно прицелился и выстрелил в солдата, оказавшегося совсем близко. Белогвардеец схватился за грудь и пластом свалился на землю. Другие рассыпались цепочкой, залегли, не решаясь двигаться вперёд. Забарабанили беспорядочные выстрелы. Пули, ударяясь в землянку, поднимали пыль. Звякнуло и разлетелось стекло в окне, обдав Кирю острыми брызгами.

— Вперёд! — подал команду офицер, спрятавшийся за бугром.

Белогвардейцы, почти сливаясь с травой, поползли. Киря молчал, и они, осмелев, поднялись в рост, побежали к избушке. Тогда партизан открыл огонь. Упал высокий, с обвислыми запорожскими усами солдат. Бросив винтовку, он пополз назад, волоча перебитую ногу. Взмахнул руками ещё один и распластался на земле. «Ага, есть! Ещё одним меньше стало», — подумал Киря, заряжая револьвер. Белогвардейцы попадали в траву и стали торопливо отползать. Отойдя на почтительное расстояние, они открыли стрельбу из винтовок. Запели, засвистели пули, но паренёк не отвечал.

— Вперёд! — снова прокричал офицер, но никто не двинулся с места.

— Вперёд, сволочи! — зло выругался он и, размахивая наганом, двинулся к избушке, думая, видно, увлечь своим примером других, однако солдаты продолжали лежать.

Киря выстрелил по офицеру, но пули прошли мимо. И всё-таки выстрелы заставили офицера вернуться на прежнее место.

Наступило затишье. Белогвардейцы о чём-то спорили. Прошло полчаса, может больше, и Киря увидел, как от них отделились несколько человек и перебежками двинулись к пашне. «Решили с другой стороны обойти, — подумал паренёк, — да всё равно не дамся».

Гнетуще тянется время. Прилетела ворона, уселась на стропилину и закаркала. Кире стало как-то не по себе. «Эх, если бы узнали партизаны, что беда со мной! — вздохнул он. — Крикнул бы товарищ Громов: «Скорее по коням! Выручим нашего связного!» И вот вскакивают на коней и несутся сюда, к полевой стоянке. Беляки — бежать, а партизаны их саблями… Разве от партизан убежишь?..»

Как-то по-особенному тревожно, словно предупреждая об опасности, закаркала ворона, сорвалась и захлопала крыльями. Через несколько минут кто-то осторожно прошёлся по крыше. Посыпалась внутрь избушки земля, пыль неприятно защекотала в носу. Вскоре в потолке образовалась дыра, и в ней показались длинные крючковатые руки, а затем и рябоватое, в морщинках, лицо карателя. Киря вскинул наган и выстрелил. Каратель дёрнулся, и голова его застряла в узкой щели. Если бы глаза безжизненно не остекленели, можно было бы подумать, что он хочет подсмотреть, что делает Киря. Кто-то оттянул мертвеца от дыры, и в ней теперь показалось молодое безусое лицо. Грохнул Кирин выстрел, белогвардеец страшно вскрикнул и исчез.

Стало слышно, как с крыши спрыгнули на землю двое или трое и побежали, громко топая сапогами. «Не взяли, не взяли!» — торжествовал Киря. Дальше он увидел, как трое солдат присоединились к остальным, притащив с собой раненого. Они что-то доложили офицеру, тот махнул в сторону избушки рукой, и захохотали винтовочные выстрелы. Киря прижался к полу.

Стрельба, затишье, проверка, жив ли осаждённый в землянке парнишка, опять стрельба, затишье, проверка… Так продолжалось долго. И ни одна белогвардейская пуля не тронула Кири Баева.

Офицеру надоела эта томительная, не дающая результатов осада. Она принесла лишь большие потери: четверо убитых и трое раненых. Надо придумывать что-то другое…

Недалеко от залёгших белогвардейцев, на неторной дороге, пролегающей около пашен, показалась телега, гружённая соломой. На возу сидел крестьянин.

«Вот что надо сделать, — догадался офицер, — обложить соломой избушку и поджечь. Пускай горит партизанский гадёныш!»

— Эй, мужик, езжай сюда! — крикнул он, размахивая наганом.

Крестьянин послушно свернул с дороги и направился к офицеру.

Приблизившись, он остановил коня, спрыгнул с воза, спросил:

— Чего надоть?

Офицер недобро блеснул ровными белыми зубами:

— Вот чего, мужик: на твою долю выпала честь послужить освободительной армии и верховному правителю Колчаку. Езжай к избушке, обложи её соломой и подожги. Партизан в ней укрывается…

Крестьянин побледнел, бородёнка у него затряслась, и он закрестился:

— Свят, свят, свят… Это как же можно? Человека живьём сжечь… За такой грех и на том свете не примут. Нет уж, ослобоните меня от этого, господин офицер.

— Не разговаривать! — грозно прикрикнул офицер. — Делай, что велят. Не то и тебя огню предам. Попадёшь ли на том свете в ад, неизвестно, а тут мы тебе его уготовим. Ну!..

Крестьянин взял лошадь под уздцы и, шепча губами: «Прости, господи, мою душу грешную», — сгорбился, медленно зашагал к избушке. Он беспомощно привалился к возу, несколько минут постоял в раздумье, затем ещё раз перекрестился и стал обкладывать избушку соломой. Вспыхнул огонёк, и языки пламени зализали стены, заклубился белесоватый дым. Крестьянин отвернулся, из глаз по морщинистой щеке покатились крупные слёзы.

— Эх, жизня! — выдохнул он, вскочил на телегу и ударил по лошади.