Путь познания. Размышления…

Это было в канун революции 1917 года, тогда дед Егор добровольно отдал явившимся к нему представителям власти имевшиеся у него драгоценности. Для этого он отвёл их в сад, где указал место хранившихся там ценностей. Представители власти сами отрыли ведро, где был клад. Понятно, что после этой реквизиции никакие ценности дед дать дочери Надежде не мог. Отец и мать, ведать не ведавшие ни о чём, конечно, ответили, что никаких драгоценностей у них нет.

После кратковременного ареста в Туле (а дело кончилось тем, что их отпустили), мои родители на долгое время доверили моё воспитание бабушке Елене Агеевне и сестре отца – Елене Григорьевне, тёте Лене, как звал её я.

Я с папой и мамой в бессознательном возрасте

А вот я, как и все соседские мальчишки, посреди Радбужской улицы после дождя играю в песке. Яркое солнечное утро. Я не только вижу и слышу. Всё моё существо пронизано этим солнечным утром. Со стороны Соборного бугра доносится малиновый колокольный звон. Я знаю – это звонят в церкви, в которой я уже был с бабушкой Еленой Агеевной. Там меня угощали просвиркой и поили чем -то очень вкусным. Это из моего раннего детства.

А вот прямо ко мне, где я играю в песке, идёт мой дедушка Егор. Высокий седой старик, он идёт прямой, стройный, уверенным, неторопливым шагом. Я его хорошо, знаю – он часто ходит к моей бабушке Елене Агеевне. Когда он к нам приходит, они долго сидят и разговаривают. Я знаю, что моя бабушка большая мастерица рассказывать русские народные сказки, и она даже сочиняет свои сказки. Теперь, вспоминая свою бабушку Елену Агеевну, я думаю, что она была человеком большой нравственной культуры. Именно это помогло ей, оставшейся с 8-ю детьми после утраты главы семейства, достойно воспитать своих малолетних детей и быть приятным собеседником своему тестю, городскому голове Егору Михайловичу.

Дружная семья Абакумовых: в центре- бабушка Елена Агеевна; слева направо- мои тети: Елена Григорьевна, я, Ольга Григорьевна и Лидия Григорьевна Алексин, 1928 г.

Сейчас я понимаю, что тогда, в далёком безоблачном детстве ко мне своей неторопливой и уверенной походкой шёл мой несломленный жизненными невзгодами дед Егор, который, несмотря на горечь утрат, не потерял чувства собственного достоинства. В этой неторопливой его походке, было что-то от дерзкого вызова человека, потерявшего в жизни всё, что составляло смысл его жизненных свершений. Утративший их существо, посвященных любимому городу Алексину, дед жил жизнью своих детей.

С любимой тётей Еленой Григорьевной Абакумовой

Когда его начинали прижимать власти, как одного из бывших купцов, он всегда говорил, что у него сын – командир Красной армии. Он имел в виду своего среднего сына – Владимира.

Мне 5 лет

Владимир Георгиевич был в то время помощником начальника связи Белорусского военного округа. Помню, с каким удовольствием дед встретил своего младшего сына Николая, который из Ленинграда в первый раз привез в Алексин жену Нину с внучкой Мариной. Тогда в дедовском доме было шумно и весело – откуда-то взялась дальняя родственница из Серпухова Мария Сергеевна, тётя Маруся, как звала её моя мать, со своим мужем, фотожурналистом Терентьевым, приехал Владимир Георгиевич.

Всё это многоголосое, шумное общество ходило из дома в сад, что-то оживлённо обсуждая, говоря о недоступных моему пониманию делах. Я же, увлечённый подаренным отцом фотоаппаратом «Arfo», занялся фотографированием моей малолетней сестры Марины.

Это были годы моего раннего детства, когда, просыпаясь рано утром, я всегда видел из окна крону серебристого тополя, росшего в соседнем к нашему дому Пионерском переулке, эта крона всегда была в постоянном движении. Листва тополя шевелилась и, если было солнечное утро, она блистала на солнце. Если в момент своего пробуждения я видел мерцание и блеск, я знал, что меня ждёт отличная, солнечная погода. Вскочив с кровати, я через чёрный ход, минуя тётю Веру, которая в это время на кухне занималась с только что принесённым удоем молока (у нас была корова по имени «Зорька») я в чём был – моя одежда состояла из трусов и подобия майки – бежал ко входу в сад. Там, в саду было моё владение. Сад в моём детском понимании был огромным, а, может быть, он действительно был очень большим.

От двора, к которому примыкали три наших жилых дома, он тянулся вдоль всего переулка, примыкавшего к нему слева. Конец сада упирался в Снегирёвскую улицу, где был пруд, который служил нам ареной для морских боёв, которые мы с Лёшкой Лебедевым устраивали на этом пруду. Соорудив из толстой сосновой коры корабли и оснастив их пушками, сделанными из малокалиберных патронов, и парусами, мы спускали их на воду пруда. Ветер гнал корабли, они сходились.

В нашем сознании это были настоящие морские бои потому, что на кораблях пушки были заряжены серой из спичечных головок и к пушкам были приспособлены фитили. Мы поджигали эти фитили перед спуском кораблей на воду и, сходясь, суда производили эффектные залпы навстречу друг другу. Так проходили эти морские бои.