Путь рыцаря

Фендуко придумал подлейшую вещь: он состряпал поддельное письмо, якобы написанное графу королем, не утратившим надежду завладеть Сафирой. Для Тамелия наш город имеет большое политическое значение. Он сам хочет контролировать торговые пути, которые идут через Сафиру. Письмо было составлено таким образом, чтобы ни у кого не возникло сомнений в том, что между королем и графом заключена сделка: Атикейро обещал сдать город со всеми потрохами. Граф дал слово, что в урочный час опустит подъемные мосты, откроет городские ворота для королевской армии и поможет устроить расправу с верхушкой городской знати, естественно, членов клана Фендуко вырежут одними из первых, а все поместья и замки его конфискуют. Атикейро получат герцогство Гэродо и станут его полноправными

правителями, лояльными к королевской власти. Письмо выглядело как ответ короля, подтверждающий его согласие с условиями предложенными Атикейро.

— Духи наших лесов подтолкнули мои руки, — улыбнулся отец храма Гедеторис.

Но я так не думал. Мы похоронили королевского гонца.

Фендуко встретив Умальфиха, созвал Совет — и письмо огласили для всех. Мастерски подделанная печать и почерк короля не оставляли никаких сомнений в подлинности письма. Оно произвело на Совет ужасающее впечатление. С каменными лицами слушали уважаемые люди о предательстве человека, на которого они возлагали свои надежды.

А самым досадным было то, что обвиняемый отсутствовал в тот день, не только на Совете, но и в городе. С большим количеством приближенных людей Атикейро уехал в загородный замок. Я думаю, Фендуко и это предусмотрел, учитывая, что Атикейро не сможет прийти на Совет и немедленно оправдаться.

Наиболее горячие головы из Совета хотели тотчас расправиться с Атикейро, на что, видимо, рассчитывал Фендуко, но скорой расправы не произошло. Мудрые старейшины в большинстве своем оказались настроены менее дерзко. Атикейро был настолько влиятельным человеком, что они не решились предпринять против него какие-либо насильственные действия.

Для того, чтобы не обострять ситуацию, которая могла спровоцировать резню и беспорядки, они выбрали иной способ устранить Атикейро.

Узнав, когда он возвращается в Сафиру, они выслали навстречу ему посланцев. Двое из них сами входили в Совет.

Гонцы объявили ошеломленному графу и его свите, что всем уже известно о готовящейся измене. Они предложили ему согласиться на следующие условия: Атикейро отстраняется от участия в выборах в консулы, преданного ему начальника городской стражи лишают должности, а его люди не должны находиться в городе в количестве более тридцати человек одновременно.

В противном случае — Совет будет вынужден пойти на крайние меры и привлечь Атикейро к суду, что может привести к самым непредсказуемым результатам для обеих сторон. Такой ход событий может повлечь военные выступления, город потрясут междоусобицы, и прольется немало крови.

А еще они не советовали ему появляться в городе в ближайшее время, чтобы страсти остыли, так как нет уверенности, что горожане не взбунтуются, увидев его: каким-то непостижимым образом — я то догадываюсь каким — сведения об измене Атикейро просочились с заседания Совета и стали достоянием толпы.

Потрясение кэлла Атикейро было трудно представить. Его спутники — молодые, горячие люди чуть не растерзали послов. В отряде слышался ропот и призывы к нападению на город. Но кэлл Атикейро нашел в себе силы сдержаться и принять правильное решение. Вы ведь сами знаете, друг мой, как трудно бывает порой, в пылу гнева, суметь сохранить спокойствие и невозмутимость. Но кэлл Атикейро — исключительный человек, несмотря на мои сожаления о его отступничестве от нашей веры, я отдаю ему должное — он умеет подавлять свои страсти, в чем все имели случай убедится. Наверное, поэтому люди охотно подчиняются ему. Люди ведь — былины на ветру: им нужна скала, чтобы к ней приникнуть. Успокоив своих воинов, граф дотошно расспросил удивленных послов, о чем шла речь в скверном письме. Недоверчиво встретив его неведение, они кратко пересказали суть послания. Грозное лицо кэлла исказила горькая складка: за долгую жизнь он привык ко многим человеческим порокам, они уже не ранили его так, как в юности, и почти всегда был готов встретиться с ними в разных проявлениях, но все же велика изобретательность человеческого ума в устройстве подлых дел!

Вот вы, мой юный благодетель, проявивший заботу о незнакомом старике, как считаете: что было бы, если бы люди тратили свои силы не на придумывание разных гадостей друг другу, а на достижение каких-то более высоких красивых целей? Каким бы тогда мог стать наш мир? А? Как вы считаете?

— Это философский вопрос, отец. Я не забиваю пока себе голову философией. Но, наверное, вы правы.