Путь Шеннона

– Хорошо. – Я поднялся. – Будьте здоровы. И благодарю вас.

– Садись! – гаркнул он.

Наступила пауза. Я сел. Усилием воли он обуздал себя и сдавленным голосом проговорил:

– Я просто не могу больше один нести ответственность за тебя, Роберт. Я пригласил сюда на совет некое лицо, которое интересуется тобой не меньше меня и чье здравое суждение я чрезвычайно ценю.

Он нажал кнопку звонка, и мисс Гленни, его преданная служанка, почтительно провела в комнату особу, неизменную, как сама судьба, и непреклонную, как рок, – в извечной черной с бисером накидке, в башмаках с резинкой сбоку и креповом чепце с белой оборкой.

Из всех моих родственников, разбредшихся по свету, в Ливенфорде осталась только бабушка Лекки. С тех пор как ее сын умер от удара вскоре после своего ухода в отставку из городского отдела здравоохранения, она продолжала жить в его доме «Ломонд Вью»; ей уже стукнуло восемьдесят четыре года, однако она отличалась крепким здоровьем и была в полном уме и здравой памяти – несгибаемая, непреклонная и не меняющаяся, последняя опора распавшейся семьи.

Отвесив чопорный поклон Мак-Келлару, слегка приподнявшемуся в кресле, она села очень прямо на стул и окинула меня внимательным взглядом; при этом на ее длинном суровом лице, пожелтевшем и изрытом морщинами, не отразилось ничего, точно она впервые меня видела. По обыкновению, она держала сумочку в обтянутой митенкой руке. Волосы ее, все так же разделенные пробором посредине, казалось, стали чуть реже, но в них по-прежнему не было седины, как не было ее и в пучке волос, торчавших из коричневой родинки на ее верхней губе. И она по-прежнему щелкала зубами.

– Итак, мэм, – произнес Мак-Келлар, официально открывая заседание, – приступим.

Старушка снова кивнула и, словно придя в церковь послушать отменно суровую проповедь, вынула из сумочки мятную лепешку и чинно положила себе в рот.

– Дело вкратце сводится к тому, – продолжал юрист, – что Роберт, которому, казалось бы, все благоприятствовало и перед которым открывались великолепнейшие перспективы, сидит сейчас перед нами без единого гроша в кармане.

Выслушав это обвинение, которое было вполне справедливым, ибо, если не считать обратного билета в Уинтон, в карманах моих действительно не было ни гроша, бабушка снова сухо кивнула, как бы говоря, что понимает, в сколь бедственном положении я нахожусь.

– Он должен был бы, – постепенно распаляясь, продолжал Мак-Келлар, – он должен был бы уже иметь свою практику. И нашлись бы люди, которые помогли бы ему в этом, стоило ему только слово сказать. Он не дурак. У него приятная внешность. И, когда захочет, он умеет быть обходительным. Здесь, в Ливенфорде, он мог бы без особого труда зарабатывать свою тысячу в год добрым звонким серебром. Он мог бы обзавестись семьей, жениться на порядочной девушке и стать солидным, уважаемым членом общества, чего все мы, его друзья, ему желаем. А он что делает? Пускается в безрассудные авантюры, которые не позволяют ему отложить в банк ни фартинга. А сейчас он явился ко мне и просит, чтобы я устроил его в захудалую больницу для заразных – жалкую деревенскую дыру, где он закиснет в безвестности, заживо похоронит себя за какие-то несчастные сто двадцать фунтов в год!

– Вы кое-что упустили из виду, – сказал я. – В этой больнице я смогу заниматься работой, к которой меня влечет, работой, которая позволит мне выбраться из деревенской глуши и, если следовать вашему мерилу благополучия, принесет мне куда большую известность, чем, скажем, врачебная практика в Ливенфорде.

– Ха! – Мак-Келлар гневным пожатием плеч отмел все мои доводы. – Все это воздушные замки. В этом главная твоя беда. Слишком ты непрактичен, чтобы можно было верить твоим словам.

– Я в этом не убеждена! – впервые заговорила старушка и непроницаемым взглядом посмотрела на юриста. – Роберт еще молод. Он хочет добиться чего-то большего. А если мы сделаем его врачом-практиком, он никогда не простит нам этого.

Я едва верил своим ушам. Мак-Келлар, который явно рассчитывал на решительную поддержку моей бабушки, онемев, уставился на нее.

– Мы не должны забывать, что в детстве Роберта поучали все, кому не лень. Надо дать ему время разобраться и отбросить все ненужное. И я думаю, самое правильное – предоставить ему такую возможность. Если он с честью выйдет из положения – прекрасно. Если нет… – Она помолчала, и я понял, что за этим последует. – …Ему придется принять наши условия.

Адвокат как-то странно смотрел на бабушку – понимающе и проницательно – и, поджав губы, поигрывал тяжелой линейкой, лежавшей у него на столе.

Я воспользовался молчанием.

– Помогите мне получить это место в Далнейрской больнице. Если из моих опытов ничего не выйдет и мне придется снова обращаться к вам за помощью, даю вам слово, я поступлю так, как вы скажете.

– Хм-м-м! – Мак-Келлар колебался, мямлил, продолжая исподлобья поглядывать на старушку вопрошающим взглядом, в котором, однако, преобладало невольное уважение.

– Мне это кажется вполне разумным, – мягко заметила она и еле заметно многозначительно улыбнулась ему.