Путь сквозь лес

– Заткнись, глупый филер! Ты не видишь дальше двух дюймов от своего носа. Как же ты не понял, что я обменяла всех развратных гадов, которых когда-либо имела, на тебя, – и вместо того, чтобы попытаться понять меня, ты спрашиваешь – Господи Иисусе! – кто отец...

– Послушай, Клэр...

– Нет! Ты, черт возьми, слушай! Если ты не можешь принять то, что женщина рассказывает о себе, не заглядывая немедленно в ее прошлое и не задавая гадостных никчемных вопросов, почему и кто он был и... – Но в этот момент ее голос сорвался.

– Послушай, пожалуйста!

– Нет! Катись к чертовой матери, Морс, и не звони мне снова, потому что я, наверно, буду развлекаться с кем-нибудь в постели и наслаждаться на полную катушку и не хочу, чтобы мне в этот момент помешали...

– Клэр!

Но трубка замолчала.

В течение следующего часа Морс набирал ее номер каждые пять минут, отсчитывая каждый раз тридцать гудков вызова. Ответа он не дождался.

* * *

Льюис ничего больше на вилле «Секхэм» не обнаружил, о чем и сообщил согласно распоряжению Морса в 18.00.

– Хорошо. Сегодня ты рано вернешься домой, Льюис. Поспи как следует. Удачи тебе завтра.

Следующим утром в 7.30 Льюис должен был сесть в самолет, улетающий в Стокгольм.

Глава тридцать седьмая

Самое же тяжкое изо всех испытаний, когда-либо выпадавших на долю смертного, – погребение заживо.

Эдгар Аллан По.

Преждевременные похороны

На следующее утро Морс сидел в своем кабинете. Он все еще оставался под гнетущим впечатлением от смерти Макса. Всю предыдущую ночь его мысли были заняты смертью, и это настроение не оставляло его и сейчас. Еще когда он был мальчиком, его поразили слова умирающего Сократа, предположившего, что если смерть всего лишь долгий, непрерывный сон без сновидений, то большего благодеяния для человечества просто быть не может. Ну а как же тело? Душа, ладно, сама за собой присмотрит, но физическое тело? В любимом эпизоде Морса из "Илиады" собратья и соплеменники Сарпедона похоронили его тело, насыпали курган и поставили надгробие в богатой и обширной Ликии. Да! Хорошо иметь надгробие и имя, высеченное на нем. Но рассказывают же истории – страшные истории – о людях, похороненных заживо, которые просыпаются и, трепеща от бесконечного ужаса, обнаруживают всего в нескольких дюймах над собой неподъемную крышку гроба. Нет! Кремация, конечно, лучше захоронения в могиле... Морс совершенно не представлял себе того, что происходит, когда шторки смыкаются над фанерным гробом в крематории... подобно занавесу в конце "Гибели богов", хотя, разумеется, без аплодисментов. Все делается и заканчивается быстро, а если кто-то хочет рассеять свой посмертный пепел в мемориальном саду, то это может оказаться полезным для роз. Он был также не против и пары гимнов: "День, когда ты покинул..." или что-нибудь из Священного Писания... Возможно, Макс правильно поступил, изящно обойдя проблему выбора между землей и огнем; умный старый негодяй завещал свое тело больнице, и весьма велики были шансы, что один или два из его органов заставят специалистов задуматься. Ха-ха!

Морс улыбнулся и поднял голову, внезапно заметив Стрейнджа, стоящего у двери.

– Сам с собой шутишь, Морс?

– А, ерунда, сэр.

– Расскажи! Жизнь достаточно мрачная штука.

– Я просто думал о печени Макса...

– Не слишком приятное зрелище?

– Да уж.

– Трудновато тебе она дается, не так ли? Я хочу сказать – смерть Макса?

– Немного есть.

– Ты был последним, кто его видел?

Стрейндж протянул через стол экземпляр "Таймс", на первой странице которой была маленькая заметка, извещающая читателей, что "кости, найденные в Витхэмском лесу, как достоверно установлено, не принадлежали шведской студентке, чье исчезновение послужило основанием для создания стихотворения и его последующего анализа в нашей газете (см. "Письма", стр. 13)".

– Что-нибудь может здесь нам помочь? – с сомнением спросил Морс, раскрывая газету.

– Остатки выскребают, если хочешь знать мое мнение, – пробурчал Стрейндж.

Морс нашел тринадцатую страницу.