Путь солдата

С Богдановым пошли выбирать наблюдательный пункт. С высотки, поросшей густым кустарником, в слабом утреннем тумане были видны деревня и большое поле перед ней. Посередине тянулась цепочка совершенно не замаскированных недавно вырытых окопов. То в одном, то в другом мелькали головы красноармейцев – судя по всему, им приносили пищу. Один храбрец сидел наверху и преспокойно ел из котелка. Немецкая передовая, вероятно, проходила по огородам деревни. Обзор отсюда был отличный, и, оставив Богданова рыть окоп, я вернулся назад. У блиндажа увидел помкомвзвода Парахонского и двух его связистов. Мы очень обрадовались встрече – не виделись со времени выезда на фронт.

Парахонского было не узнать. Он осунулся, похудел, но глаза весело светились.

– Я, брат, в сорочке родился! – сказал он сразу же.- Два раза могло убить, а вот живой!

В первую фронтовую ночь они проскочили на машине передовую и поняли это только тогда, когда над головой засвистели пули. Каким-то чудом выбрались обратно, оставив машину и имущество. Вчера рядом с ним убило бойца.

Я стал расспрашивать, что происходит на их участке. Оказывается, они сразу попали "в переплет": что ни день – то немцы или наши идут в наступление. Деревня переходит из рук в руки. Командир батареи, старший лейтенант Сукомел, разбил два пулеметных гнезда, да и немецкой пехоте от него досталось! Повезло Парахонскому на командира!

Пока мы разговаривали, связисты установили телефонный аппарат. Они прервали наш разговор, сказав, что штаб требует Бокова. Он еще не появлялся, трубку пришлось взять мне.

Начальник штаба дивизиона спросил, что нами сделано и где находится командир батареи. Я доложил, что подготовлен НП и блиндаж, что Боков, наверное, скоро будет и что он пошел сюда, на НП, через штаб батальона вместе с лейтенантом Смирновым и красноармейцем Федотовым. Через час меня снова позвали к телефону. Узнав, что комбата еще нет, начальник штаба приказал отправить двух красноармейцев в стрелковый батальон и разыскать пропавших.

– Живыми или мертвыми,- добавил он.

В полдень красноармейцы вернулись, никого не обнаружив. В этот день "мессершмитты" сделали жестокий налет на оставшиеся на старом месте наблюдательные пункты других батарей дивизиона, обстреляли штаб полка, бомбили огневые позиции в Эмаусе. Действовали точно, словно по чьей-то подсказке.

Через два дня меня и Богданова вызвали в штаб полка и стали расспрашивать про Бокова. Мы рассказали обо всем, что произошло за те три дня, пока Боков командовал батареей. В конце наших объяснений капитан, разговаривающий с нами, укоризненно покачал головой:

– Эх, вы! А еще комсомольцы!

Он не сказал больше ничего, отпустил нас, но нам самим уже стало ясно, что рядом с нами был предатель, сумевший подбить на предательство нашего комвзвода и подбиравший ключи к нам.

Вспоминая сейчас и заново переживая этот случай, задаю себе вопрос: как могло случиться, что мы не увидели зловещего замысла в сказанных словах, срезанных петлицах? Разговор с новым комбатом встревожил нас, зародил чувство какой-то отчужденности от этого человека. Однако для кадровых сержантов и красноармейцев авторитет командиров и политработников был настолько высок, что ответ комбата был воспринят нами только как злая реакция на долгое изнурительное отступление, участником которого он оказался. Менее всего мы ожидали, прибыв на фронт,- вообще не мыслили – возможности предательства, тем более со стороны людей из одного и того же блиндажа и окопа! Вопрос – победим или нет – перед нами не стоял: безгранично верили словам Сталина, считая отступление делом временным.

Тогда, по молодости, не задумывались, откуда берутся такие выродки. Как опознать их в повседневной жизни? Обычное шкурничество и трусость, приспособленчество и безответственность, равнодушие ко всему происходящему (кроме собственных дел), всепрощение для тех, кто постоянно подводит своих товарищей и близких, любит жить за счет других, обманывая и делая подлости,- вот почва, на которой произрастает предательство в годы тяжелых испытаний!

Для меня и разведчиков случай с Боковым стал большой наукой: надо жить своим умом, отвечать не только за себя, но и за окружающих, понимать, что за черными мыслями и словами могут последовать черные дела. Истины простые, а по-настоящему поняли их, когда набили шишки…

Бьем гитлеровцев!

День или два спустя наш дивизион сняли с железной дороги Москва-Ленинград и паромной переправой, в сумрачный дождливый день, перебросили на левый берег Волги[4]. Это не такое уж легкое дело: паром был очень хлипким…

После ночного марша дивизион занял позиции вдоль левого берега Волги. Пехоты здесь не оказалось. Оборона водного рубежа была поручена артиллеристам.