Откуда глупенькой девчонке было знать, что подобные откровения не вызовут ничего, кроме зависти? И у одноклассников, и у учителей… особенно — учителей, большинство из которых за всю жизнь ни разу не смогли себе позволить поехать на море.
Учительница по русскому языку и литературе зачитала Светкино сочинение вслух, перед всем классом — нарочно придавая своему голосу как можно более язвительную интонацию, всем своим видом выражая крайнее осуждение и отвращение к написанному.
— Вы поглядите-ка! — заключила она ехидно, закончив чтение и захлопывая Светкину тетрадь. — Звёздная приглашает нас всех порадоваться за неё! И в самом деле, купаться в море, есть икру на завтрак, сниматься у известного режиссёра — ну как тут не восхититься, Света у нас и сама буквально раздувается от осознания собственной исключительности…
— Вы… не имеете права, — дрожащим голосом выговорила Светка, во время всей этой словесной экзекуции стоявшая возле доски, как у позорного столба. Неумело выщипанные брови учительницы поползли вверх.
— Я? Не имею права оценивать работы своих учеников? Или ты у нас особенная? — ядовито уточнила она. Класс следил за поединком с жестоким интересом. В глазах одноклассников полыхал алчный огонь — им хотелось крови, им хотелось зрелищ. Ни в ком из них не было ни капли сострадания.
Светка низко опустила голову. Голос её был приглушённым, но твёрдым.
— Не смеете меня оскорблять. Я написала правду. Оценивайте сочинение, а не мою личность.
— Да ты… да ты… — литераторшу затрясло от возмущения и гнева. — Да ты просто наглая маленькая дрянь. Совсем зазналась, да? Перечишь педагогу? Дерзишь? Ставишь под сомнение мой авторитет?
Светка дрожала, как осиновый лист на ветру, но из последних сил держалась.
— Укажите на конкретные ошибки и недочёты в моём сочинении. Я исправлю, — упрямо отозвалась она. — Не нужно обзываться и ставить себя в неловкое положение.
— Пошла вон!!! — окончательно потеряв самообладание, закричала учительница, покрываясь нервными красными пятнами. — И чтобы без родителей завтра в школу не являлась!!!
Оглушённая, уничтоженная, перепуганная Светка торопливо запихнула свои вещи в портфель и выскочила из класса.
Она прибежала домой, захлёбываясь плачем.
— Мама, — умоляла девочка, рыдая, — переведи меня в другую школу, пожалуйста. Я не смогу здесь больше учиться. Они меня все ненавидят…
Но мать, хоть и расстроенная её слезами, всё равно не принимала страдания дочери всерьёз и только отмахивалась:
— Да ты с ума сошла? Как это — взять и перевести?! Да ещё и в разгар четверти… А за Тёмой кто будет присматривать? У меня надежда только на тебя. Что, его тоже прикажешь переводить, вслед за тобой?
Как раз этой осенью младший Светкин брат пошёл в первый класс. И, конечно же, как и в детском саду, у педагогов сразу же начались с ним трудности.
— У нас и так с ним проблемы, дочур, ты знаешь, — с усталой обречённостью вздохнула мама. — Учительница регулярно жалуется на него, он только-только начал привыкать к новому коллективу и стал меньше истерить, а тут, представь себе, его ждёт новый стресс — перевод в новую школу… Неужели тебе не жалко брата? — она скорбно вскинула брови.
— А меня? Меня никому не жалко? — несчастным голосом прошептала Светка. Мама решительно встала, отказываясь поддаваться на эту манипуляцию чувствами.
— Нет, ты даже думать забудь об этом, дорогая, — сказала она с ласковой строгостью. — В конце концов, ты же старше… Ты должна быть умнее и терпимее, должна уступать. Уж потерпи как-нибудь. Всё образуется, вот увидишь, — и, в знак того, что разговор окончен, а тема закрыта окончательно и бесповоротно, мама притянула к себе зарёванную девочку и погладила её по волосам.
Как ни трудно тогда было Светке в это поверить, а всё действительно постепенно устаканилось. Не само собой утряслось, конечно — маме пришлось-таки сходить в школу и извиниться перед учителями за дочкино поведение. Те милостиво согласились простить Светку и не придираться к ней больше за вынужденное долгое отсутствие на занятиях. Каждой учителке, разумеется, пришлось сунуть по дорогой (целых восемь рублей!) коробке шоколадных конфет, чтобы задобрить, а классручке-Грымзе были торжественно вручены ещё и французские духи «Клима» (двадцать пять рублей за флакон). Деньги, впрочем, были взяты из Светкиного гонорара, так что семейный бюджет не пострадал. Подобие худого мира было восстановлено, но Светка всё равно отныне не чувствовала себя в школе свободно. Она знала, что в глубине души и педагоги, и одноклассники не могут простить ей тех злосчастных съёмок и того невероятно прекрасного, счастливого лета, вызвавшего столь лютую и неприкрытую зависть.