— Когда мать умерла, и мы, как и положено сожгли ее тело, а прах захоронили. Отец совсем поник, он совсем ничем не интересовался, не ходил в тронный зал на прием, не приходил ни к Малуше, ни ко мне, он даже не приходил трапезничить в белую столовую. Он сидел в гриднице, положив голову на стол, и даже не ел, даже ни с кем не разговаривал. Однажды я подошел к гриднице и услышал разговор отца с Храбром. Наставник ругал его… Знаешь, брат я никогда не слышал, чтобы кто-то так ругал правителя. Храбр говорил, что отец, словно дева предался печали, что стыдно правителю так себя вести, говорил ему: " Что подумает о тебе люд восурский? Скажут, что слабый и немощный у нас правитель, не справился с потерей жены, сам потерял свою волю и силу. Я, тоже потерял жену, и любил ее не меньше, но у меня остались дети, и я знал, что я им нужен. А у тебя Ярил на плечах не только дети, у тебя на плечах вся Восурия. Ты нужен своей стране, нужен Туру. Даже если Эрих умрет, даже если Святозар, не вернется, хотя я ни на миг не сомневаюсь в его успехе, у тебя остается еще один сын- Тур. Ты, думаешь, мальчонке легко. Сначало мать умерла, а теперь ты словно плаксивая дева, весь развалился, распался. Вроде даже не муж передо мной, а так и не знаешь как назвать… Возьми себя в руки Ярил, а не то я пойду, ты меня знаешь, пойду и заберу Тура и унесу его к себе домой… Раз тебе сын не нужен, пусть живет у меня, покуда его старший брат с Беловодья не вернется. А ты, потом Ярил, сам будешь перед старшим сыном объяснятся, куда его брат подевался".
Тур говорил все на одном дыхании, а потом прервался, тяжело перевел дух и продолжил:
— Ох, Святозар, я так испугался, что Храбр заберет меня у отца, и как только услышал, что он под-ходит к двери тут же убежал. Я не знал где спрятаться и побежал в баню. Зашел вовнутрь, лег на полку и заплакал. Я не хотел покидать отца, нет…, не хотел… ведь я так его люблю…, а потом я, верно уснул. Я проснулся оттого, что отец поднял меня на руки и понес, приговаривая: " Как же ты мой родненький сыночек, меня напугал. Мы с ног сбились, разыскивая тебя. Хорошо, что Сенич догадался в баню заглянуть", а я обнял отца за шею крепко- крепко и заплакал. — Тур замолчал, вновь переживая тот тяжелый для него день, и добавил, — А на утро, когда я пошел завтракать в столовую, то увидел там отца, он был добр и лицо его посветлело. И он опять стал прежним. А Храбр тем же утром на Ратном дворе начал меня стыдить, что как я так мог скверно поступить и спрятаться. И всех я переполошил, и отец так тревожился, и что они весь дворец обегали, и весь сад обегали. И добавил, что я совсем отца не жалею. А я знаешь не выдержал, братик, и сказал ему, что это он не жалеет правителя, и что я никогда не покину моего дорогого и любимого отца, и не уйду к нему жить. Он тогда замолчал, посмотрел на меня и сказал: " Не хорошо Тур подслушивать". А я так рассердился и ответил: " Не хорошо своего правителя мальчонкой обзывать". Он, знаешь брат, смутился и заметил, что я еще мал и ничего не понимаю. Я конечно не стал ему ничего отвечать потому, что я хотя и мал, но понимаю достаточно… И теперь я с ним не разговариваю, он все время норовит меня по голове погладить, да больше не ругается и не бурчит, но я так обижен за отца, что никогда ему не прощу его слов, пусть не подлизывается… А потом прошло много дней, и мы с отцом как-то сидели вечером в гриднице и разговаривали, когда Сенич ввел гонца воеводы Доброгнева. Я видел, как побледнел отец, но когда он услышал, что Эрих исцелился, подбежал к гонцу и крепко того обнял. Затем отец подхватил меня на руки, и крикнул Сеничу, чтобы позвали Дубыню и Храбра, а мне сказал: " Ты, слышал Тур, Эрих излечился, а это значит, что твой брат Святозар жив и добрался до страны Беловодья". Когда явились наставники, то Дубыня радовался вместе с отцом, а Храбр вновь был недоволен, и говорил, что он никогда и не сомневался в том, что наследнику удасться дойти до Беловодья, и что вообще рано еще радоваться, так как путь пройден лишь наполовину. Тогда не выдержал Дубыня и сказал ему: " Ну, что же ты такой упертый Храбр. Не видишь, что ли как Ярил рад, ты бы уж ради него, хоть помолчал, если ничего доброго вымолвить неможешь". Но отец почему — то подошел и обнял Храбра, да сказал ему спасибо. А я, брат, обнял Дубыню потому, что был согласен с ним. Он ведь и верно, этот Храбр ничего доброго вымолвить не может.
Святозар погладил брата по волосам, и заступаясь за Храбра, сказал: