Путь теософа в стране Советов: воспоминания

Дорога была удивительно безлюдна. За весь день мы никого не встретили, только проезжая деревеньку Таборы, видели одинокие фигуры жителей. Далее, не помню во скольких километрах, на реке Тавде лежала ещё более нищенская деревнюшка Таборянка — цель нашего путешествия. Но всё же там было дворов 20–25. Избы когда-то были построены основательно из прекрасного леса, благо его здесь не занимать-стать. Но все подряд избы были старые и гнилые, так же как их хозяева. Это были чалдоны. По одежде, говору, обычаям и привычкам мы поняли, что попали по крайней мере в предыдущий, если не в ещё более ранний век. Помещиков здесь отродясь не было, о нашей революции они впервые узнали от всё больше прибывающих ссыльных. Здесь, в Таборинке, их было пять человек, а по всей округе — множество. Общение с культурными людьми немало расширило горизонт аборигенов.

Мы привезли маме большую радость. В издательстве «Посредник» вышла её книжка о колонии «История одной школьной общины» под псевдонимом Л. Соснина. Это была целиком заслуга Михаила Васильевича Муратова. Он тогда работал в «Посреднике» и получил очень доброжелательное предисловие от Станислава Теофиловича Шацкого, известного и крупного педагога.

Мама на новом месте быстро вошла в свою колею, подружилась со всеми ссыльными и местными жителями. В первых она вселяла надежду, когда они падали духом, делилась своим богатым опытом и была для всех не только утешителем, но и нянькой и сиделкой у больных. Местным жителям уделяла не меньше внимания, особенно детям, делала им из любого подножного материала нехитрые игрушки, хотя мастерица была, прямо скажу, неважная. Но при полном отсутствии каких бы то ни было игрушек это для ребятишек была большая радость. Выписывала детям книжки с картинками, учила их грамоте. Везде, где бы она ни была, она приносила людям посильную пользу.

Но вот в Таборянку приехала Тоня. Как же это осложнило и мамину и нашу жизнь! Мы стали редко бывать втроём, а это были самые радостные наши часы. Тоню маме не удавалось оставлять одну, деваться ей в деревушке было некуда. Доброжелательного отношения к ней с первых же дней не оказалось ни у кого, поэтому она буквально «висела» на маме. Мама не могла никуда пойти без неё. А вчетвером ничего хорошего у нас не получалось и совершенно не покидало чувство натянутости и стеснённости. Как всегда, Тоня вела себя вызывающе активно, во всяком разговоре безапелляционно высказывала своё мнение, при этом или хохотала или жёстко спорила, если кто-нибудь с ней не соглашался. Поэтому мама часто приносила себя в жертву и отправляла нас с Галей гулять одних, чтобы разрядить настроение и дать нам отдохнуть от Тони.

Прогулки мне нравились. С Галей было необыкновенно хорошо, но меня всегда мучила мысль о маме, и я скучал без неё. Из прогулок больше всего запомнились походы на реку Тавду. Нас поражала мощь и полноводность реки, текущей среди девственных хвойных лесов, не тронутых в тех местах топором и почти не населённых людьми. Берега были очень круты, местами отвесны, река подмывала их и старые сосны, цепляясь за жизнь, за последний комок земли, повисали над водой и, наконец, бессильно опускали в неё свои кроны. По таким опрокинутым соснам, ещё держащимся корнями за землю, можно было спуститься к реке и броситься вниз головой в воду. Мы купались и плескались часами. Первый раз в жизни нас никто не торопил и никуда не надо было бежать. Это было замечательно.

Однажды мама предложила нам съездить ещё на 50 километров дальше вглубь тайги в деревню Носово, где жил в ссылке мой новый и ещё неизвестный родственник. Он появился на нашем горизонте совершенно внезапно, как бы заявив: «Здравствуйте, я ваш дядя». В действительности дело было так.

В ирбитский период приехала к маме пожить Мага. Была зима с привычным для Сибири снегопадом. Раз Мага возвращалась домой по заснеженной тропинке, как всегда в мечтательной задумчивости. Внезапно незнакомый молодой человек, шедший ей навстречу, взглянул на неё, обомлел и, бросившись перед ней на колени, принялся, теряя очки, разгребать голыми руками снег, чтобы ей легче было пройти по сделанной им тропинке. Она так была тронута этим внезапным порывом, достойным эпохи рыцарства, к которой она всегда питала слабость, что разрешила ему подняться, представиться и проводить её до дома. Он оказался ссыльным, назвавшимся Львом Семёновичем Гордоном. Он, извиняясь, объяснил, что, внезапно подняв глаза, был поражён, увидев перед собой свой идеал красоты, и просто не мог поступить иначе.

Лев Семёнович стал приходить в гости. Оказалось, что он тоже поэт, и у них с Магой нашлось множество общих интересов. Вскоре они поженились.