Путь теософа в стране Советов: воспоминания

Долкарт был толст, благообразен, с очень правильными и очень невыразительными чертами лица. Всегда безукоризненно одет — в костюм бутылочного цвета с искрой. С сотрудниками строг, но вежлив. Говорили, что он сидит в своём кресле ещё с тех времён, когда завод принадлежал Вестингаузу. Со временем я обнаружил, что он всё-таки иногда работает. Если глаза опускались долу, это означало, что он считает на линейке. Он проверял выполненные расчётчиками расчеты машин и, говорят, имел зоркий глаз на ошибки. В трудных случаях расчётчики обращались к нему за советом. Он был еврей, но как две капли похож на англичанина.

Отдел разделялся на две группы, во главе которых стояли главные конструктора — Чернов и Слабов. Слабов был взбалмошным мужчиной, знаменитый тем, что нюхал табак, всегда был с грязным носом и окружавшим его приторным запахом. Я не имел к нему прямого отношения и только опасался, как бы он на меня не чихнул. Я работал в группе Чернова.

Иван Евграфович Чернов был личностью поистине замечательной. Человек без высшего и даже без среднего образования, он сумел выдвинуться ещё при хозяевах. Был сперва рабочим, затем чертёжником, наконец — конструктором. Он имел смутное представление о сопротивлении материалов и механический расчёт производил, тщательно избегая иксов и игреков, применяя невероятно длинные чисто арифметические методы. Если мы щеголяли сигмами, интегралами и эпюрами, он говорил:

— С вашими закорючками вы обязательно наврёте. Вот глядите, как надо считать.

Он исписывал целые страницы рядами цифр, причём неизменно оказывался прав. Я не видывал человека, который до такой степени чувствовал материал, знал бы, в каких условиях будет работать деталь, подмечал бы слабые места. Вот кто мог бы удовлетворить самые строгие требования СВАРЗовского Антоненко! Кроме того, он прекрасно знал технологический процесс. Он постоянно озадачивал меня замечаниями вроде:

— Вы говорите, что на это ребро 5 миллиметров достаточно. А как сюда сталь зальётся, покумекал? Небось не чугун. И литник негде поставить.

Или:

— Циковку внутри станины изобразили? А как вы со штиндалем к ней подлезете, не подумали? Это фрезеровать придётся, да ещё специальное приспособление делать. Встанет заводу в копеечку, да ещё в какую. Поищите решение подешевле.

Под влиянием таких казусов я стал целыми часами пропадать в литейке, в штамповочной, в механической, везде изучая технологические процессы. Завод восхищал меня. Он не только преобразовывал сырьё, как БКЗ, он не только чинил и заменял детали, как СВАРЗ. Он создавал новые сложные механизмы, используя для этого самые различные материалы: литьё, поковки, легированное железо, медь, пластмассы. Для их обработки применялись самые разные приёмы, бездна остроумия и хитрости и потом он собирал их так, что все они оказывались частями одного целого, все слаженно работали на одного хозяина. На первый взгляд это было уму непостижимо. Я жадно усваивал все премудрости и начинал понимать, что быть конструктором совсем не простое, но до чего же интересное дело!

Бригадиром моим был старший инструктор Шляпин, очень лощёный, очень любезный молодой человек. Так вот этот Шляпин вначале держал меня на переделках. И правильно делал. Выпустят новый стандарт на медь, и расчётчик уже волокёт расчёт якоря ДТ-54. Медь изменилась всего на 0,5 миллиметра, а уже надо подобрать и другую изоляцию, и прокладочку, и клин, пресшпан и петушки. Ввели метрическую резьбу вместо резьбы Витверта на крепление полюсов, и надо изменять и сами полюса, и дырки в станине, и пружинные шайбы, и коронковые гайки. И на каждую вещь надо выписывать чертежи и детальные, и сборочные, и общий вид из архива техбюро, и с производства, и из технологического отдела, и из отдела формирования. Потом уж я клеммовые дощечки стал проектировать. Но ко всему я относился с равной почтительностью: вот дожил же до настоящей работы — механическим лошадям гвозди для подков кую!

Работать было весело. Техбюро было полно хорошей молодёжи, в особенности наших шабшаевцев. В аппаратном отделе главным конструктором был «хитрый пассажир» — Михаил Михайлович Синайский, старшим конструктором — мой приятель и однокурсник Лёва Лехтман, целая куча ребят, шабшаевцев, окончивших институт, пока я сидел в исправдоме: Коля Санков, Федя Соколов, Саша Степанов и многие другие, о которых у меня до сих пор сохранились самые тёплые и дружеские воспоминания. Все работали что было сил, все были влюблены в завод и поминали добрым словом «хедер» Каган-Шабшая.

Конечно, «в семье не без урода». Однажды Федя сказал мне, указывая на расчётчика, болгарина Дедова, здорового парня с грубым одутловатым лицом и маленькими злыми глазками-шариками:

— Ты с этим поосторожней. Это наш стукач. Небось, уже взял тебя на мушку с твоим отказом.