Путь ученого

Показавшуюся на крыльце Анну Николаевну обступили желавшие получить на чай за услуги проезжим.

— Коли милость ваша будет, на чаек за подмазку колес…

— Пожалуйте сколько-нибудь: вещи караулил…

— За самовар сколько пожалуете? — подкатилась румяная жена смотрителя в высокой кичке.

Альберт Христианович живо всех ублаготворил, уплатил прогонные до следующей станции — и экипажи покатили, пугая звоном колокольчиков расхаживавших по селу кур и гусей.

Сдвинув на затылок накрученные на него шарфы и башлык, Коля с жадным любопытством озирался по сторонам. Вдоль шоссе тянулись полосы сжатых полей, прерываемые межами, поросшими полынью и рябинником. Кое-где поблескивали тронутые ледком лужи. Впереди сквозь дымку тумана виднелся лес; на лиловом фоне осин темнели ели.

Внимание Коли привлекла показавшаяся вдали башня вроде ветряной мельницы с тремя растопыренными, как пальцы, шестами вместо крыльев. На шестах двигались и становились в разные положения небольшие планки.

Коля сперва оцепенел от удивления, а потом забросал Альберта Христиановича бесконечными вопросами:

— Что это такое? Как оно вертится без ветра? Для чего служит?

— Это телеграф-семафор. Разные положения планок означают слова и буквы. Так передают депеши. Верст через десять находится такая же башня; там принимают депеши и передают их дальше. Впрочем, — добавил Репман, — скоро таких семафоров не увидишь.

— Почему?

— Потому что теперь начали устраивать электрические телеграфы. Когда будешь изучать физику, узнаешь, как они действуют.

Коле все надо было узнать: кто сидит в будке? Как он управляет планками? Далеко ли видно сигналы? Репман еле успевал отвечать.

Впереди послышалась тягучая, скорбная песня, сопровождаемая мерным бряцанием: им навстречу шла партия каторжан, которых гнали в Сибирь. На арестантах были надеты куртки: одна сторона серая, другая бурая; сзади на куртках были нашиты бубновые тузы.

Анна Николаевна велела остановиться, подозвала Колю и послала его дать милостыню «несчастненьким».

Коля смущенно сунул горсть медных монет в бледную, протянувшуюся к нему руку, с ужасом взглянул на обритую наполовину голову арестанта и поскорее взобрался опять на бричку. Вид каторжан настолько поразил Колю, что он даже ничего не стал расспрашивать, а сидел молча, отвернувшись в сторону. «Что это за люди? Отчего они так странно одеты? Куда их ведут?» — роились в его голове думы.

Альберт Христианович, чтобы развлечь его, начал рассказывать:

— Да… скоро перестанут месить грязь на шоссе, поедут по железной дороге. То-то удивятся наши мужички, когда увидят первый поезд… Новые изобретения всегда пугают людей, пока к ним не привыкнут. В прошлом веке в Париже француз Шарль смастерил огромный шар из прорезиненной материи, наполнил его водородом и пустил. Шар рванулся ввысь и скрылся за облаками. Пролетел он недалеко и упал около какой-то деревни. Там поднялся страшный переполох. Люди вообразили, что к ним спустилось чудовище. Колышущуюся оболочку шара они приняли за шкуру. Никто не решался подойти к шару. Наконец один смельчак подкрался к нему и… выстрелил в него из ружья… После этого случая правительство Франции стало печатать в газетах о подъеме воздушных шаров, чтобы заранее предупреждать население.

На пятый день езды с высокой горы открылся путешественникам вид на множество домов и церквей.

— Вот он, Иван Великий, — указал кнутовищем ямщик на высокую колокольню.

Москва!

Вот и Рогожская застава. Загромыхали колеса по булыжникам. Седоков встряхнуло раз, другой — и пошло качать и встряхивать по ухабам изъезженной мостовой.

У полосатой будки их встретил толстый квартальный с алебардой в руках; замелькали колодцы, заборы, деревянные и каменные дома, кузницы, калашные лавки, церкви с толпящимися на папертях нищими. По улицам грохотали «гитары» (извозчичьи дрожки, на которых ездили сидя верхом или боком). Проносились собственные выезды богачей. Шныряли разносчики. Где-то заливалась шарманка, без конца повторяя мотив «Стрелочка».

— А вот оладьи масленые, горячие!.. — сунулся к тарантасу разносчик в армяке и ситцевой рубахе с лотком на голове.

Оглушенные шумом большого города, Жуковские опомнились, лишь усевшись вокруг самовара в просторном номере известной московской гостиницы «Лондон».

В соседней комнате оказалось старое, разбитое фортепьяно. Машенька обрадовалась ему, как лучшему другу, и зазвучала, загремела старинная русская песня: «Ах вы, сени, мои сени, сени новые мои…»

Все подхватили хором.

Долой грусть и печаль, впереди новая, манящая жизнь!

Глава III. Коля — гимназист

— Завтра экзамен! — заявил Альберт Христианович, входя к Жуковским в их тесную меблированную квартиру, нанятую после долгих поисков в одном из арбатских переулков.

Вот это так новость!

Мальчиков тут же повели в ближайшую парикмахерскую со смешной надписью на вывеске: «Стрижка, брижка и мойка волосей». Потом они отправились в баню, а вечером Репман заставил Колю еще раз повторить таблицу умножения. Так и заснул Коля, твердя: «Семью семь — сорок девять, восемью восемь — шестьдесят четыре…»