Путь улана. Воспоминания польского офицера. 1916-1918

Позже в то утро погода резко изменилась. Сильный ветер с юга принес дождь со снегом; по дорогам неслись потоки мутной воды. Низкие, тяжелые облака стремительно летели над землей, и казалось, что, пролетая над казармами, они задевают сторожевую башню над главным корпусом, грязно-желтую, под цвет несущихся облаков. Это грязно-желтое здание, мрачное при свете дня и производящее угрожающее впечатление в сумерках, словно пропиталось обрушившимся на него мокрым снегом.

Ветер, как ни странно, теплый, сильный, налетавший порывами, крутил облака, отбрасывая их в основном на север. Правда, наблюдая за небом, вам никогда бы не пришло в голову, что ветер гонит облака на север. Казалось, что ветер то закручивает облака в бесконечном хороводе, то прижимает их к земле и облака, встретившись на полпути к земле с огромной стаей ворон, словно поднятые на крыльях птиц, внезапно взмывают вверх. По опустевшим улицам брели сумрачные тени в серых шинелях, с серыми лицами, и, как и облака, они двигались в одном направлении, в сторону пехотных казарм.

Ветер подталкивал бредущих по улицам людей в спины, и те невольно ускоряли шаг. Временами, поменяв направление, ветер дул в лицо, словно пытаясь остановить их направленное движение. Солдаты поворачивались спиной к ветру и непослушными от холода руками прижимали полы взлетавших шинелей. Неожиданно ветер налетал сбоку, выдавливая солдат с тротуара на проезжую часть, по которой неслись мутные потоки воды. Борьба с ветром отнимала много сил, но промокшие, одуревшие от ветра, дождя и снега люди упорно двигались в намеченном направлении.

Как облака, не обращавшие внимания на изменчивое настроение ветра, стремились на север, так и солдаты медленно и упорно двигались к цели – пехотным казармам.

В огромный зал, вмещавший гарнизон, набилось порядка пяти тысяч человек. Артиллерийская дивизия, два пехотных полка, рядовые инженерных войск, штабные писари, гражданские лица. У казарм стояли толпы людей, наблюдавших за происходящим и обменивающихся новостями.

Наш полк, единственный из всех воинских формирований, прибыл на митинг в боевом порядке. Мы остановились перед входом, полковник развернулся лицом к полку и оглядел уланов. Все застыли по стойке «смирно». Смолкли разговоры, и толпа с интересом смотрела на нас. Неожиданно раздался громкий голос:

– Вы все еще играете в войну, товарищи? Пора бы уже прекратить.

– Уланы! Через левое плечо кругом! – резко, словно удар хлыстом, прозвучала команда полковника.

Полк четко выполнил команду.

– Уланы! Через левое плечо кругом! – после короткой паузы скомандовал полковник.

Мы выполнили команду.

– Благодарю, мальчики.

Двести воинов, объединенные общим чувством понимания своего командира, который всегда шел впереди и был лучшим из них, отдали ему должное, прокричав в едином порыве, и крик этот был как удар молота, как мощный удар грома:

– Рады стараться, господин полковник!

– Разойдись! – скомандовал полковник и твердым шагом направился к входным дверям.

Волны тошнотворного запаха, исходящего от возбужденных человеческих тел, влажных шинелей и гимнастерок, хлынули на нас при входе в зал. Нас встретил нервный, нетерпеливый гул собравшихся на митинг людей.

Вот она, революция. Взрыв. Энергия, вырвавшаяся от удара кулака сумасшедшего.

Все эти усталые люди, прежде вялые и невыразительные, внезапно оказались в середине ревущего потока, прорвавшего плотину. Они не разговаривали; они кричали. И крики эти включали всего три-четыре слова.

В противоположном от входа конце зала находилась импровизированная трибуна. На ней роились представители социалистов. Громко разговаривая, раскладывая бумаги, отдавая распоряжения, они не сводили глаз с угла помещения, где стояла группа офицеров из разных полков. Они стояли вместе, понурые, словно в чем-то виноватые. Как обреченные.

Подсознательно офицеры чувствовали опасность и собирались в одном месте. Они могли бы уйти, но, будто попавшие под гипноз, оставались на месте. Солдаты же, обретя свободу, напротив, прогуливались мимо офицеров с независимым видом. Уже сформировались две фракции: «белоручки» и «мозолистые руки». Глядя друг другу в глаза, они понимали, что только смерть может рассудить их.

Офицеры в основном молчали. Солдаты, стараясь перекричать один другого, помогали себе еще и жестами. Толкались, обнимались за плечи, хватали друг друга за руки, за грудки. Разгоряченные, вспотевшие, в расстегнутых шинелях и гимнастерках, эти солдаты, долгое время сдерживавшие свои эмоции в рамках воинской дисциплины, почувствовали себя свободными.

Да здравствует свобода! Долой дисциплину! Почти все солдаты, в нарушение устава, набросив шинели на плечи и сдвинув фуражки, курили.

Угрожающий шум толпы напоминал рев водного потока, стремящегося пробить выросшую на его пути преграду. Словно океанская волна, налетевшая на волнорез, в бесплодной попытке пытающаяся сокрушить камень.