Путь улана. Воспоминания польского офицера. 1916-1918

Когда мы останавливались в чайных, крестьяне снимали с себя тулупы и накрывали ими лошадей, а затем быстро забегали в дом, чтобы не успеть замерзнуть. Попив чаю, они возвращались к лошадям и надевали свои тулупы, еще долго хранившие тепло лошадей.

При каждом удобном случае я заводил разговоры с крестьянами. Немногословные, проницательные, практичные, они уже не заблуждались в отношении наших красных фуражек. Они поняли, что я не один из них. Наступило их время; они почувствовали это инстинктивно, хотя не имели никаких подтверждающих фактов. Вот так и в армии. Еще до отречения царя солдаты уже начали собираться группами и перешептываться, чувствуя, что близятся перемены.

– Что мне до этой войны? – сказал кряжистый мужик лет пятидесяти. – Я умею возделывать землю. Я знаю, как это лучше делать. – Он с гордостью ударил себя кулаком в грудь. – У меня мало земли. Война даст мне больше? А может, власти? Так чего же мне беспокоиться? Война! Ерунда! У страны враги! Дураки! Я и есть страна. Эти враги никогда не отбирали у меня землю, так почему же они мои враги? Немцы никогда не обижали меня. Почему же мои сыновья должны воевать против них?

Об императоре он не сказал ни одного резкого слова. Он вспоминал о нем с большой долей сердечности, словно император уже умер. А вот о новой власти он отзывался довольно резко:

– Сейчас нет никакой власти. Те, кого называют властью, просто собрались и сами назвали себя властью. Армия тоже не станет властью. Один раз вам удалось заставить нас выполнить приказ военных властей. Но в следующий раз… – И он не стал заканчивать фразу.

Я понял, что в следующий раз они окажут вооруженное сопротивление. Я оказался прав. Месяц спустя, после развала армии, солдаты из крестьян вернулись в свои деревни с винтовками, пулеметами и боеприпасами.

Этот крестьянин имел свой взгляд на правительство.

– Нам не нужно правительство. Мы можем жить у себя в деревне. И если каждый будет иметь достаточно земли, мы будем заниматься своим делом. А все наши проблемы может решать староста.

Удивительное дело! Когда я пытался объяснить крестьянам что-либо о государстве и национальном правительстве, они проявляли равнодушие и полнейшую незаинтересованность, и это после трехсотлетнего существования монархии и единого национального государства. Чтобы заставить крестьян участвовать в войне, кто-то должен был прийти и выгнать их с принадлежавшей им земли. Именно так поступил с крестьянами Наполеон, и они разгромили его. С тех пор они не изменились.

Мы вернулись в небольшой городок, в котором размещались уже в течение двух месяцев. Наступала весна.

Всех занимал единственный вопрос: будет ли новое правительство продолжать войну?

Сформировались две партии, патриотов и коммунистов, приводившие доводы за и против войны. Спустя несколько недель после отречения государя императора социалисты и коммунисты полностью прибрали все в свои руки; им был отлично знаком механизм проведения митингов и выражения мнений. В первый момент патриоты пребывали в замешательстве, но быстро пришли в себя. Это было время бесконечных споров и митингов.

Коммунисты выдвинули лозунг: «Мир! Земля! Хлеб!»

Лозунг патриотов был: «Честь России в глазах цивилизованного мира!»

Сто пятьдесят миллионов крестьян остановили свой выбор на лозунге: «Мир! Земля! Хлеб!»

Что касается чести страны, то, я уверен, они рассуждали как Фальстаф[18]: «Честь подстегивает меня идти в наступление. Да, но если при наступлении честь подталкивает меня к смерти, что тогда? Может ли честь вернуть мне ногу? Нет. Или руку? Нет. Или успокоить боль раны? Нет. Значит, честь несведуща в хирургии? Нет. Что есть честь? Слово. Что есть слово? Воздух. Следовательно, честь – это воздух. У кого она есть? У того, кто погиб в бою. Осязает он ее? Нет. Слышит он ее? Нет. Значит, она неощутима? Для мертвого нет. Быть может, она живет вместе с живыми? Нет. Почему нет? Клевета не допускает этого. Следовательно, мне она не нужна Честь – лишь надгробный камень, и на том кончается мой катехизис».

Социалисты распространили слух, что офицеры и буржуазия хотят продолжать войну, потому что вложили деньги в английские и французские предприятия. Патриоты утверждали, что Германия платит коммунистам.

Люди брали ту или иную сторону в зависимости от индивидуальных качеств оратора и с удовольствием приобрели новый опыт свободного общения. Они восторженно принимали оратора патриотов, когда он напоминал им о долге перед погибшими товарищами и ратовал за продолжение войны. Но уже через несколько минут с не меньшим восторгом рукоплескали оратору-коммунисту, заявлявшему, что «ваши товарищи призывают из могил, чтобы вы остановили эту бойню». Если людям не нравился какой-то оратор, то они с тем же энтузиазмом освистывали его.

Когда дело дошло до голосования, то выяснилось, что они далеко не так простодушны. Они уже приняли решение. На предложение поднять руки за продолжение войны в воздух взметнулись двадцать рук из ста. Противники продолжения войны мрачно оглядывались вокруг, запоминая тех, кто ратовал за продолжение войны.