Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем)

… - Сучья жареные трещали
И стонали голодные дети:
«Ах, как хочется есть, Ванюша!»
«Хлеба нет ни куска, Надюша!»
Тут подходит к ним Зверь Кикизел.
Говорит он им: «Здравствуйте, дети!
Что в лесу этом вы потеряли,
Среди нечисти дикой и злобной?»
«Здравствуй-здравствуй, товарищ Мясо!!!» —
Закричали голодные дети —
И набросились, и сожрали,
Только-только чуть-чуть обжарив…
…Вот идут тропинкой волки да лисы.
Несут бабке обгорелые кости.
Вот идут и дорогой рыдают:
«Ой зачем ты гулял по лесу, Кикизел?!
Аль не знал, кого в чаще ты встретишь?!
Пионерия — наша сила!
Пионерия — наша слава!
Пионерия — наши дети!
Наши лучшие дети на свете!»

— Программа «Взгляд», — оценил Вадим, когда все просмеялись, после чего на редкость гнусным голосом проревел первые строчки из наутилусовской «Хлоп хлоп» — раньше, чем Наташка Крючкова заткнула ему рот.

Наташка Мигачёва попросила, тыча в косулю коротким ножом:

— Олег, может, ты чего-нибудь прочитаешь?

Нельзя сказать, чтоб у нас собрались такие уж любители стихов. Но как я читаю, слушать любили — если исключить тот случай, когда я на спор с только-только появившимся у нас Андрюшкой Альхимовичем читал стихи два с половиной часа без перерыва и остановился только после коллективных настойчивых просьб и угроз применить ко мне физическую силу.

На этот раз все одобрительно промолчали. Я поднялся, ощущая некоторое подёргиванье внутри, как всегда, когда мне надо было читать стихи — и, ещё не поднявшись до конца, уже решил, что буду читать «Молитву».

Пока Земля ещё вертится,
Пока ещё ярок свет,
Господи, дай же каждому,
Чего у него нет:
Умному дай голову,
Трусливому дай коня,
Дай счастливому денег…
И не забудь про меня.

Пока Земля ещё вертится —
Господи, твоя власть! —
Дай рвущемуся к власти
Навластвоваться всласть.
Дай передышку щедрому
Хоть до исхода дня…
Каину дай раскаянье…
И не забудь про меня.

Я знаю, ты всё умеешь,
Я верую в мудрость твою,
Как верит солдат убитый,
Что он проживает в раю,
Как верит каждое ухо
Тихим речам твоим,
Как веруем мы сами,
Не ведая, что творим!

Господи, мой боже,
Зеленоглазый мой!
Пока Земля ещё вертится
И это ей странно самой,
Пока ещё ей хватает
Времени и огня,
Дай же ты всем понемногу…
И не забудь про меня!..

Булат Окуджава.

* * *

Странно, но я проснулся минут за пять до того, как мне надо было заступать на дежурство. Но костёр горел еле-еле, возле него базарили, посмеиваясь, Колька и Арнис — Колька читал литовцу разную похабень, которую при девчонках в нашей компании толкать было не принято — до меня донеслось: «У Адама шишка — во, а е…ть-то некого…» Я усмехнулся и удобней устроился под одеялом. Я выспался. Хотелось отлить, но, раз уж сейчас вставать, то полежу. Арнис захихикал, потом спросил: «Сколькоо врэммени?» — и отправился будить нас с Сергеем и Олегом Фирсовым. Я решил не доставлять ему удовольствия отвесить мне пинка по рёбрам и сел за секунду до того, как он занёс ногу.

— Доброе утро, — кивнул я, хотя было два ночи. — Вы ещё посторожите, а я пойду по делам.

Всё по той же укоренившейся уже туристской привычке мы отрыли яму для туалета — за кустами ниже по склону, где можно было чувствовать себя в относительном уединении. Кто-то уже разместил на развилке дуба «указатель» — палку, концы которой с вырезанными буквами указывали на две стороны ровика:

М Ж

Посмеиваясь, я начал делать свои дела — и…

А это что?! Мне в какую-то секунду показалось, что уже рассветает — в принципе, в начале июля это можно различить уже в два ночи. Но во-первых — для рассвета это зарево было слишком уж ярким и локальным.

Во-вторых — как ни крути, а рассветов на юго-востоке не бывает.

Я так обалдел, что продолжал стоять, когда, зевая, подошёл Фирсов и пристроился рядом. Я, если честно, терпеть не могу делать свои дела при ком-то ещё, даже при мальчишках.