Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем)

Раскинув стынущие руки,
Не видя неба в серой мгле,
Уже на том краю разлуки
Убитый мальчик на земле.

Он, может, сам во всём виновен

И получил, что заслужил —
Но ток живой, горячей крови
Не дрогнет больше в руслах жил.

Пусть оправдают. Пусть осудят.

Ему едино. Он ушёл.
Теперь отгадывайте, люди,
Кому с ним было хорошо…

А он не может оглянуться

Из-за последнего угла
И обмереть, и ужаснуться
Своим чудовищным делам.

Нам словно мало тех напастей,

Что посылают небеса —
С какой неодолимой страстью
Себя двуногий губит сам!

Пока ты жив — ещё не поздно

Начать с начала бренный путь.
Там, наверху, сияют звёзды.
Там, дальше — есть ли что-нибудь?

Дано ли будет нам обратно

Сойти во славе бренных тел,
И смыть всю грязь, и выжечь пятна,
Что в этой жизни не успел?

Иль, может, вправду наше семя

Бессмертным спит в кругу планет
И ждёт, когда наступит время,
И прорастёт… А если — нет?!

А вдруг в последний раз, не в первый

Вершится жизни кутерьма —
И впереди лишь тьма и черви,
А рай и ад — игра ума?!

А вдруг не будет ни возврата,

Ни похвалы, ни укоризн, —
Куда, зачем, на что потратил
Одну-единственную жизнь?!

Игорь Басаргин

* * *

У Лешки погиб один человек. У нас убитых не было, даже серьёзно поцарапан никто не оказался. И в плен никто не попал — из прибалтов. Зря беспокоился о девчонках Сергей. Они не вышли из горящего форта.

Вот и решение проблемы, думал я, сидя на бревне, дымившемся с одного конца. Я устал так, что даже язык не ворочался. Начинало рассветать, а мне больше всего хотелось спать, спать и спать. Я смотрел, как ребята Лешки хоронят своего убитого у тех самых кустов, где мы с Танюшкой стояли перед штурмом. Трупы прибалтов бросали туда, где всё ещё горел хороший огонь, и я подумал, что впервые чувствую, как пахнет горящий человек. Сколько раз читал в книжках… Вот он, этот запах, сопровождающий нередко описания приключений, про которые так интересно было читать… Противный? Да нет, сладковато-удушливый, вот и всё — а горло сжимает, только когда задумаешься, что это горит.

Ни в одной книжке не написано, какое безразличие и какая усталость наваливаются на того, кто остался жив после очередного приключения.

У подошедшей Танюшки в руке был мокрый платок. Я сперва не понял, что она хочет делать, а она, присев рядом, начала стирать с моего лица копоть. Очень аккуратно и… нежно. Да, нежно. Я немного расслабился и почти замурлыкал. Мне очень хотелось сказать Танюшке что-нибудь приятное и значительное — но, встретившись взглядом с глазами Танюшки, я промолчал. Зачем говорить, когда и так всё ясно?

Подошёл Лешка. Я с неудовольствием покосился на него, потому что Танюшка встала. И встал сам.

— Ты его убил, — почти обвиняющим тоном сказал Лешка. — Ты убил Марюса.

— Та девчонка, которую изнасиловали и убили, — я оперся ладонью о дерево, — она была твоя девчонка?

Лешка вскинул голову, и я поразился (и испугался!) тому, как сверкнули его глаза.

Раньше я и про такое читал только в книжках.

— Ты догадливый, — нейтрально сказал он.

— Тогда ты поймёшь, — не обратил я внимания на его реплику, — почему я его убил… Скажи, — продолжал я, — тебе встречались негры, которые говорят по-русски?

Лешка удивился — открыто и несдержанно. Свёл брови, пожал плечами:

— Нет… Они, по-моему, вообще никаких языков не знают. А что?

— Ничего, — задумчиво покачал я головой. — Ну что, Леш, будем обустраиваться на зиму?

РАССКАЗ 6 Калёная соль

А женщина кричала: «Этот путь

На треть завален мёртвыми костями!»

Он отвечал: «Я знаю. Ну и пусть.

Я не хожу окольными путями.»

И.Басаргин

* * *

Холод, забравшийся под одеяло, разбудил меня неласковой рукой. Сентябрьское утро — это не шуточки, не разоспишься, даже если очень устал.

Я сел, всё ещё кутаясь в одеяло. Первое, что мне попалось на глаза, были пологие угловатые вершины, небрежно закинутые зелёным в алых и жёлтых узорах покрывалом леса.