Путь в Беловодье

– А может, и нет. Это же моя река. Услышит добрые слова, голос мой услышит и смилостивится.

– Женщина? Держи карман шире!

Водяной наконец выбрался на берег, волоча за собой мешок с добром. Не все сокровища, оказывается, в прошлый раз выиграл колдун. Прибеднялся водяной, как всегда.

Колдун шагнул к самой воде, опустил ладонь на поверхность. Кожу будто огнем опалило.

– А теперь, милая, мириться будем, – проговорил господин Вернон с усмешкой. – Ты ведь знаешь, что дед Севастьян прежде мелиоратором был – то есть речной душегуб и пытатель. И путь ручейка, которым ты начинаешься, хотел переиначить и в речку Темную направить. Но тут я родился. Дед Севастьян заговорил воды целую бочку, и пили ту воду всем поселком по такому случаю. За то деда с работы выгнали. Так что только благодаря мне ты течешь. Не злись, милая. Ведь я тебя люблю.

– Ты мне об этом никогда не рассказывал, – вздохнула Пустосвятовка.

– Да как-то не было случая.

– Хорошо? – спросила река.

– Теперь хорошо.

– А ты вредный, – ласково плеснула она водой.

Протекла быстрая струйка возле щеки, будто ладошкой погладила. Ластится…

– Да, вредный, – отозвался колдун. – Но учти, я тебя не бросал и никогда не брошу.

– Врешь.

– Тебе – никогда.

Он лежал на дне и смотрел, как блики света играют на поверхности.

Они вновь были вместе – колдун и его река.

– Знаешь, я испугалась, – призналась она. Теперь можно было во всем признаться. – Прошлой осенью перед самым ледоставом явился один тип противный-препротивный и хотел сжечь меня огнем.

– Реку – огнем? – усомнился колдун.

– Колдовским огнем, – уточнила она. – Все, думала, сейчас дохнет, и не станет меня, сгину, умру. То есть русло останется, влага в нем – тоже. А я – исчезну. И такой на меня ужас напал. Такой ужас… ужас… – Река заплескала, переживая заново тот прежний страх, закрутились мелкие водовороты, и там, на поверхности, побежала волна и ударила в сваи ветхого моста. – Но заклятия твои устояли, не смог он ничего сделать. Не смог… Ушел. А я… я вдруг на тебя обиделась – ужас как! За то, что тебя в тот момент рядом не было. Должен быть, а не был. Не был… Этот тип явился и грозил огнем, а я одна… – Река все цедила обиду. – Одна-одинешень-ка… Без тебя… Льдом закрылась до самого дна. Всю зиму тряслась, а когда по весне вскрылась, так страшно было… Страшно… страшно… страшно… – плескала река.

– Все в прошлом.

– Нет! Позавчера приходил на берег другой, куда сильнее первого…

– Тоже жег огнем?

– Нет. Я ведь мертвой прикинулась. С весны еще. Он лишь постоял, улыбнулся и ушел. Обманула его.

– Кто он?

– Не знаю. Но боюсь. Страшно… страшно… стра-ашно-о! – опять взволновалась вода.

– Погоди. Успокойся! Я же с тобой.

– А где ты был столько времени?

– В том-то и дело, что не помню. Она знала, что он не врет.

– Так вспоминай поскорей!

– Пытаюсь. Знаешь, милая, я ведь в Беловодье был. Не уверен пока, но думаю, что был.

– Беловодье… – восторженно прожурчала река.

– Ничего мне не говори. Я сам вспомнить должен.

Она засмеялась. Счастливо, беззаботно:

– Вспоминай скорее. Я тебе помогу. Мне не жалко. Сколько хочешь силы бери. Всю бери без остатка: за год много накопилось.

– А порезы на груди заживить можешь?

– Нет. Чужая стихия. Нож огненный был.

– Такого не бывает. Водное ожерелье огненным ножом не режут.

– Значит, бывает. Вспомнишь – расскажешь. Бери силу, пей! Я ее целый год для тебя копила!

На обратном пути Роман заглянул к матери. Дом оказался неухоженным. Пес вместо того, чтобы сидеть в будке на цепи, бегал по улице. Отощал бедняга, шерсть висела клочьями. Калитка была сорвана с петель и валялась на земле.

“Да что ж такое!..” – изумился Роман, и сердце часто заколотилось.

Взбежал на крыльцо, постучал. Никто не отозвался. Постучал в окно. Тишина.

– Уехала она. – Тетка в платке и ватнике остановилась у забора.

– Давно?

– По весне. Вишь, как участок зарос. Ворюги окно в комнате пытались разбить и залезть, да старые заклинания дом берегут.

– Куда уехала? – спросил Роман.

– Не сказала. Все дети нынче одинаковые, матерей старых забывают. – Тетка сплюнула в сердцах и ушла.

Роман открыл дверь. Колдовской замок был его собственный. Обошел сени, комнаты. Вещи на местах, ничто не укрыто, не собрано. Лишь окутано серыми паучьми вуальками. Пахло сыростью – дом стоял давно не топленный. Роман огляделся и приметил на столе фотографию, придавленную толстенным томом поваренной книги.

Колдун взял фото. Старинная фотография на твердом, как дерево, картоне. Коричневый теплый оттенок. Девочка в платье с оборками, в ботиночках со шнуровкой на ступенях усадьбы с белыми колоннами.

Роман перевернул фото. На обратной стороне карандашом было написано: “Дед Севастьян считал, что она не умерла”. Почерк был Марьи Севастьяновны.

Роман спрятал фотографию в карман. Вышел. Установил колдовской замок. К отцу с Варварой заходить не стал. Не мог.

В Темногорск Роман вернулся, когда уже смеркалось. Вышел из автобуса, огляделся и торжествующе хмыкнул. Сила его переполняла. Такая сила, о какой он никогда прежде и не помышлял. Он будто со свидания шел. И он был почти всемогущ.