Путь в бездне

Вяземский похлопал рукой, облаченной в перчатку скафандра, по подлокотнику кресла и сказал:

— «Колесо» — просто брошенная деталь. Думаю, опасности тут никакой нет. Садись в проеме, двигатели не гаси. Оглядимся, а там видно будет.

— Можем вернуться сюда потом с летающей платформой, — предложил Грассо, неотрывно всматривающейся в проем перед ними: — Робот все облазит, а потом — мы. Чего голову совать? А?

— Двигай вперед. Потом — суп с котом. Чего ради, приперлись сюда? Деталь, давно брошенная.

— Ладно. — отозвался Грассо: — Сажусь.

Вяземский потянулся к приборной панели перед собой, коснулся перчаткой одной светящейся синим клавиши, другой, сказал с наигранным воодушевлением:

— Ни радиации, ни возмущений — тихо, как в гробу. Давно мертво, если и было активно когда-то. Клиф, слышишь меня?

— Слышу, — отозвался в гермошлеме недовольный голос Роберсона: — Нико прав, сначала надо было платформу…

— Картинку видишь?

— Вижу. Спутник транслирует нормально.

— Ну, мы идем, — Вяземский жестом руки указал Грассо вперед: — Поехали.

«Скат» тихо гудя, слегка приподняв корму, двинулся в проем «Колеса» и через несколько секунд оказался внутри. Прожектора осветили широкий, уходящий в черную глубь коридор, уперлись лучами в стены — гладкие, словно полированные, заигравшие зелеными и синими бликами.

Углубившись внутрь «Колеса» на двадцать метров, Грассо прекратил движение «Ската» и, не поворачиваясь к Вяземскому, спросил:

— Сажусь?

— Клиф, что со связью?

— Пока что порядок.

— Садись, — приказал Вяземский.

Зависший в пяти метрах от поверхности «Колеса» «Скат», плавно опустился вниз, слабо качнулся, когда лапы-амортизаторы нашли опору. Корабль замер.

— Все, — Грассо смотрел перед собой, сквозь лобовое стекло кабины в глубину загадочного коридора: — Что с двигателями?

— Гаси.

Гул двигателей стих.

Грассо отпустил серебристый, с горящими индикаторами по краям штурвал, и тот с тихим жужжанием втянулся в приборную панель, освобождая пилоту пространство для выхода.

Под серым потолком кабины загорелись бело-матовые световые панели.

— Будешь здесь, — проговорил Вяземский, поднимаясь с кресла: — На всякий случай.

Но Грассо уже встал, боком протискивался в своем скафандре между креслом пилота и штурвалом, ответил без выражения:

— Кто тебя за ноги оттуда вытаскивать будет, если что?

— Нико…

— Или идем вместе, или улетаем.

Они шагнули к люку шлюзовой камеры — Грассо впереди, Вяземский за ним, каждый вынул из боковых ниш в стене белые чемоданчики переносных лабораторий.

Грассо открыл серебристый, с маленьким круглым иллюминатором люк, и они вошли в шлюз.

— Это исторический момент, Нико: — говорил Вяземский, опуская прозрачное стекло гермошлема.

Он закрыл люк в кабину, осмотрел скафандр напарника:

— Готов?

— Да.

За стеклом гермошлема на него смотрело равнодушное лицо Грассо.

Зашипел, откачиваемый из шлюза, воздух.

— Исторический, — сказал Грассо и его голос зазвучал в гермошлеме Вяземского: — Момент… Никуда не лезь. Выйдем, осмотримся.

Тот не ответил.

Открыли выходной люк и Вяземский первым вышел на короткую, рифленую площадку «Ската», держась за круглые, стальные перила, неуклюже спустился по трапу вниз и отойдя на несколько шагов замер, ожидая напарника.

Когда Грассо остановился с ним рядом, Вяземский, сказал:

— Ну, пошли?

Яркий свет прожекторов, расположенных на гермошлемах скафандров, высвечивал их фигуры на фоне черных стен коридора, придавая всему вокруг сказочный, фантастический вид.

— Пошли, — ответил Грассо и они неторопливо зашагали, идя рядом друг с другом по уходящему далеко вперед коридору.

— Клиф все-таки прав, — произнес Грассо.

— Клив — старый перестраховщик, не любящий науку.

— Я все слышу, — раздался в гермошлемах обоих голос Роберсона.

— Он все слышит, — Вяземский довольно усмехнулся: — Вокруг только голые стены. Пока ничего интересного не вижу.

— А я знаю.

Он шел, слыша по радиосвязи звуки дыхания Грассо. В отсветах прожекторов на гладкой, черной поверхности пола шли их перевернутые отражения, стены блестели от попадающего на них света.

Грассо посмотрел на индикатор, прикрепленный к рукаву скафандра, сказал:

— Температура поверхности минус двести семьдесят два градуса по Цельсию.

Проходили минуты.

Грассо остановился, повернулся назад, увидел далеко в окружающей черноте стоявший корабль. Световые вспышки габаритных огней трехцветные, яркие озаряли небольшой участок вокруг «Ската», лучи прожекторов неподвижно застыли, упираясь в противоположные стены коридора, который теперь казался узким с низким потолком.

Грассо пошел за Вяземским.

— По радару в ста двадцати метрах, перекресток, — сказал Вяземский.

Грассо шел от Вяземского на расстоянии пяти метров. Когда свет его прожектора падал на скафандр впереди идущего, то отчетливо становились видны карманы, застежки и утягивающие пояса ярко-красные с желтой полосой.

Звуков здесь не было — вакуум.

Через несколько минут, оба достигли перекрестка.

Остановились.

Основной коридор, по которому они шли, уходил дальше вперед, терялся во мраке, его пересекал другой — пятиметровой ширины с низким, три метра высотой, потолком.