Путь в космос

Я — сын земли, дитя планеты малой,
Затерянной в пространстве мировом,
Под бременем веков давно усталой,
Мечтающей бесплодно о ином.

Я — сын земли, где дни и годы — кратки,

Где сладостна зеленая весна,
Где тягостны безумных душ загадки,
Где сны любви баюкает луна.

От протоплазмы до ихтиозавров,

От дикаря, с оружьем из кремня,
До гордых храмов, дремлющих меж лавров,
От первого пророка до меня, —

Мы были узники на шаре скромном,

И сколько раз, в бессчетной смене лет,
Упорный взор земли в просторе темном
Следил с тоской движения планет!

К тем сестрам нашей населенной суши,

К тем дочерям единого отца
Как много раз взносились наши души,
Мечты поэта, думы мудреца!

ЗА ДВАДЦАТЬ ЛЕТ ДО БРАТЬЕВ РАЙТ

Один за другим освещаются титры «Санкт-Петербург» и «1881». Скромно обставленный кабинет. В центре на постаменте большая модель летательного аппарата. Вокруг беспорядок. Е р о ф е е в н а  в спешке производит уборку, говоря сама с собой.

Е р о ф е е в н а. Только и прибрать чуть-чуть. Вот только и поспеть, пока дома нет. А то ведь в пыли задохнется голубчик мой. Ох, напасть! Вещички все на месте, как лежали. (Вытирает пыль вокруг модели.) А уж паче эту штуку. Эта ему дороже жизни. Не дай бог что поломать. Пылищи-то! (Неловко задевает тряпкой, рассыпает на пол какие-то металлические предметы.) Ой, беда, беда!

Быстро входит  И в а н  со шляпой в руках.

И в а н. Нянюшка!

Е р о ф е е в н а. Батюшка! (Садится в страхе на пол.)

И в а н. Опять в небо захотела?

Е р о ф е е в н а. Аль не видишь, на земле я, на земле, батюшка, с твоими-то грехами!

И в а н. Мои грехи тебе не бремя. (Швыряет шляпу в угол, подходит к Ерофеевне и помогает ей подняться.) Сколько раз толковал тебе: не надо ничего в моем кабинете трогать!

Е р о ф е е в н а. Так ведь ты же одичал здесь, как в берлоге…

И в а н. И хорошо!

Е р о ф е е в н а. Уж куды хорошо. Я подберу…

И в а н. Не надо, нянюшка, не надо. (Бережно собирает детали.)

Е р о ф е е в н а (с испугом смотрит на модель). Неужто и впрямь на ладье этой по воздуху летать собрался?

И в а н. Под самые облака, нянюшка, под самые облака вознесусь.

Е р о ф е е в н а (крестится). Ох, грех какой! Да нешто человеческое это дело? Ангел ты, что ли, небесный?

И в а н (хлопочет над моделью, возобновляя работу). Ангел не ангел, а воспарю как орел. А вы с Машенькой снизу глядеть будете да радоваться. Ступай, ступай.

Е р о ф е е в н а (нахмурившись, идет к двери, но останавливается). Иван Сергеевич, батюшка, глупая я старуха, а правду тебе скажу. Антихристово дело ты замыслил, и не приведет оно к добру. Скоро оголодаешь ты со своими крыльями. Уж и лавочник, вишь, отказал. «В долг — говорит, — больше не получите, не дам».

И в а н. Вот он антихрист и есть. (Достает из ящика стола футляр.) Держи.

Е р о ф е е в н а. А чего это, милай?

И в а н. Заложи у ростовщика, да только Марье не сказывай.

Е р о ф е е в н а (пытается открыть футляр). Да что там?

И в а н. Серьги матушкины с бриллиантами. Последнее, что осталось. Ступай.

Е р о ф е е в н а. Ох, горемычный! И что за хворь такая налетела! Будто в малолетство впал. Уж как хорошо-то жили! (Уходит, бережно неся футляр, другой рукой прихватив ведро.)

И в а н (вдруг исступленно). Я верю, потому я прав! Прав тот, кто верит!

Е р о ф е е в н а  возвращается.

Е р о ф е е в н а. Там посетитель к тебе.

И в а н. Кто же?

Е р о ф е е в н а. Не назвался. Приятель, говорит, давнишний.

И в а н. Странно. Кто бы это?

Ерофеевна выходит. Появляется  С е р г е й  П а в л о в и ч.

Сергей Палыч! Ба! Вот уж не чаял!..