Путь в лес

Уаиллар, если честно, уже не был в этом уверен. Да, выставить пленника к пыточному столбу должен был тот аиллуо, кто его взял. Вывести пленников из оллаау кому-то другому — было тяжелое оскорбление. Но он-то теперь уолле, существо без имени и статуса. Одна надежда, что сейчас он исполнял задание Великого Вождя Ллуэиллэ, и Великий Вождь должен был ждать, пока он вернётся — или не вернётся, в том и была загвоздка. Сколько времени готов будет ждать Великий Вождь?

Многокожие посоветовались снова, и калека сказал:

— Вождь — (тут он произнес что-то невоспроизводимое) — отпустит тебя, чтобы ты привёл молодого многокожего. Когда ты приведешь его, заберёшь свою аиллуа и уйдёшь свободным. Её будут хорошо кормить и держать чистой. Если ты не приведёшь молодого многокожего, её убьют.

Уаиллар был поражен до глубины души. Такого не делал никто и никогда. Никто не отпускал захваченного аиллуо, никто не давал ему задание. Дать задание воину — на это имеет право лишь Великий Вождь, или — во время похода чести или войны — военный вождь. Отпустить пленного, не выставив его у столба пыток — не может никто, это немыслимо.

Впрочем, он имел дело с многокожими, а не с аиллуэ. Кто знает, что в головах у этих полуживотных.

Уаиллар был в растерянности и нуждался во времени на размышление. Он не знал, как себя повести, а многокожие, бурча, хрипя и булькая между собой, глядели на него будто в ожидании.

Калека, выслушав, кивнул и спросил:

— Ты понял меня, или надо повторить? Если ты привести молодого многокожего, тебя и твою аиллуа отпустить, и вы будете бесстражны. Ты сделать?

Уаиллар быстро посмотрел на Аолли. Она глядела на него с надеждой, не издавая ни звука. Воин почувствовал тёплую волну нежности к ней, такой умной, отважной и всё понимающей. Аолли готова была принять любое его решение. Она готова была даже встать рядом с ним к пыточному столбу — он знал это так же точно, как то, что никогда и ни за что не поставил бы её жизнь под угрозу, если бы это хоть сколько-нибудь зависело от него.

Как ни напрягал он свой ум, другого выхода не было.

— Я согласен, — сказал он.

3.

Калека замотал головой:

— Я не понять. Говори другие слова.

Уаиллар в недоумении и растерянности посмотрел на Аолли. Та развернула уши в знак непонимания.

Сказано было совсем просто, что тут неясно?

Уаиллар повторил медленно:

— Я согласен.

— Ты — что? — Переспросил калека. До воина аиллуо дошло, наконец, что калека может не знать даже самые простые слова.

— Я пойду в аиллоу и приведу молодого круглоухого. Вы отпустите мою аиллуа и меня.

Калека вздохнул с облегчением. Он быстро заговорил на своем грубом языке, объясняя двум многокожим. Старший внимательно посмотрел прямо в глаза Уаиллару и наклонил голову вперед. Уаиллар не понял, что это значит, но решил, что будет считать этот жест согласием.

Старший похрипел о чем-то с младшим, после чего все трое ушли от клетки и скрылись в своем ааи.

Только тут Уаиллар понял, что все это время был напряжён, как в бою, и устал, как от сражения с пятью опытными и сильными аиллуо. Он отошел вглубь клетки и рухнул на помятую, полумёртвую траву. Аолли опустилась рядом с ним.

— Мой аиллуо, не вини себя. Ты сделал все, что мог. Ты сделал больше, чем любой воин за много и много лет. Великое Древо решило за нас, и мы должны смириться с его волей. Я счастлива, что ты не попадешь к столбу пыток и не умрёшь. Если круглоухие отпустят тебя, уходи и не думай обо мне. Ты будешь жить в нашем ааи, ты найдешь себе другую аиллуа, — в её голосе слышалась боль, — она не будет такой неудачницей, она родит тебе детей…

— Я обещал твоему отцу, что вернусь с тобой или умру. Если для того, чтобы вернуть тебя домой, надо вывести круглоухого — да хоть всех, кто сидит сейчас в оллаау, — я это сделаю. И никто меня не остановит. И не говори мне про других аиллуа, у меня есть ты, и никогда не будет другой. Но у меня другой план. — Аолли подняла голову. — Нам главное — выйти отсюда и оказаться в лесу. Я уговорю их, чтобы они сами вывели нас и доставили в лес. Они отпустят меня, чтобы я привел молодого круглоухого. А я приведу воинов. Это будет лучший поход чести в моей жизни. Их уши будут на моем ааи, за всё, что они делали с тобой.

Почему-то даже сейчас он не сказал Аолли, что её отец запретил ему возвращаться без неё, и если он нарушит запрет — любой аиллуэ: воин, женщина, безымянный уолле — может и должен его убить. Уаиллар не рассказал и того, что Ллуэиллэ лишил его имени. Ему было стыдно вспоминать об этом — настолько, что он и не вспомнил.

Позже это сильно отразилось на ходе событий.

Меж тем день перевалил далеко за половину, и солнце стало заглядывать в угол двора, где стояла клетка. Солнечное пятно упало на емкость с водой: сначала задело краем, потом стало заползать всё дальше и дальше. Уаиллар спросил жену:

— Вода к вечеру сильно нагревается?

— Да. Пить неприятно.

— Там же растет олуора, попросила бы её прикрыть воду от солнца.

— Мне было так тоскливо и плохо, что — всё равно…

— Так попроси сейчас, любовь моя!