Путь в пантеон

Через сутки, после того, как вам будет зачитано это письмо, бунтующим будет поставлен ультиматум. Старшие ваших городов, деревень и населенных пунктов должны будут обратиться с простым вопросом: Хотите ли вы жить? И пусть кто желает жить покинет места восстаний. Да, вероятно, среди тех, кто уйдет из очагов бунта, будут и подстрекатели, и предатели Слова. Но те, кто останутся по любым причинам будут уничтожены до единого. Потому что так надо. Чтобы в сознании всех, раз и навсегда утвердилось бунт - равно смерть. Чтобы бунтари, как класс вымерли. Чтобы те, кто кричат о свободе, заткнулись и слушали голос разума, а не своего тщеславия. А разум твердит только одно. Абсолютной свободы не бывает. И, следовательно, ограничение ее в разумных пределах суть благо. И пока не настал день, когда цивилизация Ивери еще не стоит сама по себе, Я и Правитель будем диктовать эти рамки. И вы станете проводниками моей воли. Как ваши отцы, ваши деды, и прадеды. Гордитесь, ибо вы служите цивилизации, а не Хаосу.

Мы еще долго слушали речь наследника. Потом он честно сказал:

- Все что вам прочитано сейчас и сказано… многие могут, не согласится внутри себя с некоторыми доводами Богов. И мы даже не будем брать во внимание, что Воля богов не обсуждается. Просто это надо принять как должное. Бунт должен быть прекращен. Учитывая, что уход богов невозможен, значит должны уйти те, кто подстрекает к бунту. Иначе этот Хаос никогда не кончится. Уже сейчас блистательную Ристу не узнать. А будет еще хуже. Так что соберите ваше мужество в кулак и приготовьтесь. Завтра, когда будет озвучен ультиматум, начнутся настоящие беспорядки.

Ночь я не спал. Позвонив отцу и предупредив его о возможных беспорядках и грабежах, я поручил и его старшему управляющему вооружить слуг, запереть ворота и занять оборону поместья. Пропуская внутрь лишь тех, кто явно служит государству. Давая приют женщинам и детям, что непременно начнут выходить из города после ультиматума.

Первую половину ночи я в ожидании непонятно чего гулял по площади, наслаждаясь ночной прохладой, что нес ветерок со стороны Иса. Во вторую половину ночи я заступил по расписанию дежурным офицером в один из патрулей, что обходил территорию вдоль крепостного рва. Нам только раз пришлось стрелять, и то неуверен, попали ли мы в кого-либо. Из здания на другой стороне рва в нас полетела ручная бомба, что только волей случая никого не задела и лишь слегка контузила меня самого. Но дрожь в коленях улеглась и мы, вволю настрелявшись, продолжили обход. Утром после завтрака в обеденном зале управления, меня сморил сон. Прямо у себя в кабинете, сидя за столом с бумагами, я уснул без сновидений и проспал практически до обеда. Пришлось признать, что я неплохо скоротал время. В отличии от меня Карлик вообще не спал. Он не мог дозвониться до своей жены и волновался. Общим мнением было решено вызвонить одного из внештатных сотрудников, чтобы он нашел ее и перевел в кварталы, которые были под нашей охраной. К вечеру, когда ему сообщили, что с ней все в порядке он, честно говоря, даже сначала не понял о чем речь. Потом поблагодарил и продолжил слушать новости по радио, в которых зачитывалось обращение Правителя и ультиматум, в котором было приказано прекратить восстание и в суточный срок явится для получения наказания. Все не подчинившиеся должны были быть уничтожены, включая мирное население по тем или иным причинам не покинувшее очаги восстаний.

К ночи в Левобережных Воротах начался ад.

Не буду его подробно описывать… То, что творилось в подвергшихся бомбардировке корабельной артиллерией кварталах трудно, как описать, так и перенести. Я, наверное, слишком цивилизовался, чтобы спокойно стерпеть такое. На мою беду я входил в состав кордона, что в условленное время был выставлен поперек одной из главных улиц с единственным приказом расстреливать все, что покидает бунтующие районы города после конца срока ультиматума. Если вы думаете, что мое неприятие той бойни, хоть как-то отразилось на моих приказаниях своим жандармам, то вы, наверное, слишком хорошего обо мне мнения. Нет, я лично отдавал команды целиться и стрелять. И по живому щиту из детей и женщин и по укрывшимся за ними бунтовщикам. Я давал Присягу. Мой отец давал Слово. Мой дед сражался за ту страну, в которой я обрел достойное себя место. Те же, кто стремился разрушить этот строй и этот порядок стали моими личными врагами. Они, одурманенные кровью и жаждой мести, стремились только все разрушить и переделать под себя. И я не жертва пропаганды. Я один из тех дознавателей кто потом принимал участие в допросах арестованных. Бунтари желали одного, стать равными богам и получить неограниченную власть наказывать правящий класс. Они считали многие наши устоявшиеся законы не просто противными для себя, но и невозможными… не дающими ни им самим, ни их детям занять подобающие на их взгляд место в жизни.