Путь в революцию. Воспоминания старой большевички

Я потребовала, чтобы меня спустили в шахту. Хотелось самой увидеть, как работают под землей люди. Погромыхивая, клеть опустила меня в сырую темень — и вот я на дне ствола. Пронизывающая сырость, тусклые огоньки лампочек, едва разгоняющих тьму, низкие своды — все это вызывало во мне чувство страха. Я спросила в смятении у сопровождавшего меня десятника:

— Ну… а если несчастье, обвал, тогда как?..

Он принялся объяснять мне, как спасают попавших в беду шахтеров, но делал это так равнодушно и безразлично, что я поняла: никого не волнует угроза несчастья, которая все время висит над головами шахтеров.

Нагибаясь, чтобы не ушибиться о выступающие куски породы, я пошла по наклонному штреку. Навстречу мне двое малосильных, тщедушных подростков с трудом толкали вагонетку, до краев наполненную углем. Потом я увидела забойщиков. Один из них стоял на коленях в уступе и отбивал уголь обушком. Руки с замахом поднимали и опускали инструмент, и при каждом ударе вздрагивало и напружинивалось тело. По лицу медленно стекали струйки пота.

— Сколько вам лет? — спросила я у того, кто находился ближе.

— Семнадцать… — коротко бросил он, даже не обернувшись.

Семнадцать! Столько же, сколько и мне. Это сопоставление необычайно поразило меня. Мы с ним ровесники, но как различна, как несхожа моя и его жизнь. Я — у себя, там, в довольстве, с возможностью ехать куда хочу, видеть что хочу, делать что хочу или же — ничего не делать. И он — вынужденный всю жизнь долбить уголь в темной, сырой шахте ради куска хлеба…

В ту ночь я долго не могла уснуть. Но едва задремала, как вновь очнулась от каких-то криков и шума. Встала с дивана и выглянула в окно. Вздрагивающее зарево бросало сквозь стекла розово-алые блики. Горела какая-то небольшая деревянная постройка на шахте. Прислонясь лицом к холодному стеклу, я долго смотрела на пожар, от которого доносился гул возбужденных голосов, крики.

На рассвете огонь потушили. Это был, как мне сообщили, преднамеренный поджог, несомненно сделанный кем-то из мести. А утром по пути в контору я наблюдала еще одну, такую обычную для рабочих слободок, картину. У заборной лавки, также принадлежавшей нам, тянулась длинная очередь; и когда я проходила мимо нее, оттуда послышалось угрожающее:

— Будете давить штрафами — еще не такого петуха пустим…

Я прошла мимо, не подымая головы. В конторе спросила, построено ли для рабочих жилье, о котором мне говорила мать.

— Жилье?.. — усмехнулся управляющий. — Да в нем уж давно живут.

Я сказала, что хочу посмотреть квартиры шахтеров.

— Не ходите, барышня, рабочие сейчас злы…

Но я все-таки пошла. Однако то, что на языке матери называлось «квартирами», — было на самом деле только жалким подобием жилища. В горе располагались землянки, имевшие лишь одну стену, обшитую тесом, — со стороны входа. Рядом с низенькой дверью виднелось небольшое подслеповатое окошко.

Таких землянок было множество, они лепились по береговому склону Косьвы наподобие каких-то огромных сот. Не зная, в какую из них войти, и вообще не решаясь это сделать, я остановилась в растерянности. Но, как видно, за мною наблюдали исподтишка. Со скрипом открылась дверь одной из крайних землянок, оттуда вышла женщина и пригласила:

— А вы к нам, барышня, заходите. Хоть вы поглядите, как мы тут живем.

Я последовала за нею и очутилась в длинной, узкой комнате, углублявшейся в гору. Это и была вся «квартира». Сложенная в углу крохотная плита дымила. На земляном полу копошились трое ребятишек. На топчане кто-то лежал и тихо стонал.

— Больной у вас? — спросила я.

— Вчера на пожаре обгорел…

— Как обгорел? Разве были жертвы?

— Да он, вишь, молодой, без понятия, — робко объяснила женщина. — Тушить его заставляли огонь-то, а он не схотел. Приказчик и толкни его в сердцах… В пламя, стало-ить…

Я подошла ближе и посмотрела на больного. К удивлению своему, я узнала в нем того самого парня, с которым встретилась в шахте.

— В больницу его надо отправить, — посоветовала я.

— Местов нету… — вздохнула женщина, беспомощно глядя на него. — Брат он мне… Мужик-то померши, один этот — кормилец. Коли и он… Как жить будем?..

Пошла я и по другим «квартирам» — норам, столь сердобольно сооруженным для своих рабочих Протопоповыми. И куда бы я ни заходила, везде передо мной открывались картины невероятной бедности и нищеты. В задымленных, тесных землянках, похожих на пещеры, ютились целые семьи. Тут никогда не бывало солнечного света, и из каждого угла проступали сырость и плесень.

— Вот как обитаем, барышня, — говорили шахтеры, показывая на ребятишек, играющих в полумгле тряпичными куклами. — Дети наши неграмотными растут, школы у нас нету… Летом еще туда-сюда — на улице бегают, а придет зима — вот и сидят тут у печки, одеть не во что…