Конфетка дует губы и начинает обносить чаем всех, до кого грабли дотянутся. И пичкать засахаренным мёдом и пряно-тыквенными цукатами, и у неё в голосе можно увязнуть, как оса в меду.
— Лайл, душа моя, вторую чашечку? О, Янист, тебе непременно нужно успокоиться, ложечку варенья, сладкий? Кани, ох, я ведь уже сказала тебе — воздействие эликсира уже совсем прошло, «Воровской глазок» выходит быстрее, когда что-то ешь или пьёшь, особенно сладкое…
Для меня Конфетка что под зельем, что без зелья смотрелась одинаково. Нойя объяснила это туманным «Мысленный образ», — а больше я её не спрашивала.
Отказываюсь от чашки — чаем Конфетки только чутьё забивать. Лучше бы кошку на коленях, только где возьмёшь — весна и свадьбы.
— Ма-а-а-а-а-а! — любовная песнь Боцмана долетает даже и сюда. А клетки с горевестниками пришлось накрыть — чтобы не перебивали новости.
Должны быть какие-то новости. Грызи не зря явилась с выражением лица — будто в гнездо грозовых угрей наступила. И нас не зря вывели из тюрьмы Зеермаха спорые типчики в капюшонах. Просто прошли от входа, даже без звуков разборок. Открыли дверь запирающим кристаллом. Показали — освобождайте помещение. Потом запихали в карету у чёрного хода и вывезли из города прямиком к речке, где нас Фреза поджидала. На прощание сунули нам вещички —
— Янист, дорогуша, ну что ты сидишь как на иголках. Едва ли сюда вот-вот ворвутся люди из Корпуса Закона с кандалами наперевес.
Малой подпрыгивает в кресле каждый раз, как к нему обращаются. И временно перестаёт поедать глазами Грызи.
— Просто думаю, какую шумиху это вызовет, — бормочет смущённо. — Исчезновение терраантов, потом животные, которых увели Кровавые… теперь вот мы ещё… Не говоря уж об… остальном.
«Остальное» — надо полагать, Балбеска, которая грузит в себя сладости за троих. Под умилённым взором нойя.
— Ыф-ф-ф, наджо буджеч гажет прикупичь, — выдаёт дитя с плохой наследственностью. — Глык! Интересно, а про Похотливых Шнырков они того… в подробностях? А про Чаек и развращение всех в округе?
— Нойя говорят — что рассказывает вор, и рыбак и репортёр, умножай на дюжину, не прогадаешь, сладкая!
— О да-а-а, «Оргия в Зеермахе!» «Разврат посреди кренделей!» Начать, что ли, вырезки делать. Эй, Рихард! В вир бабочек, валяй собирать заметки о наших похождениях!
— Действительно. Заманчиво.
Мясник отвечает с опозданием. И с таким видом, будто его донимает трёхлетка. Он в полутёмнном углу и где-то в своих паскудных мыслишках. Быстро шоркает карандаш по блокнотному листу — малюет вир знает что.
Балбеске, понятно, побоку и тон, и Мясник. Она ещё не выдохлась.
— Первый выезд, ха! А проставляться с первого жалования нужно? А если нужно, то где? Как-никак, вроде, съездили удачно… или как у вас это идёт?
— Зависит от того, сколько нам заплатят, — жадный Пухлик допивает вторую чашку. — И заплатят ли вовсе.
— Я уже говорила — о деньгах не стоит волноваться. Заказчик обеспечит.
Грызи вздыхает, переплетает пальцы. И разрождается наконец:
— Насчёт заказчика. В общем, понимаете… это Эвальд Шеннетский.
Конфетка размешивает сахарок, позванивая ложечкой. Глядит при этом на Грызи. Ждёт ещё каких-нибудь новостей. Помимо очевидных.
Найдите мне ещё одного в Кайетте — способного провернуть такое.
Грызи пялится так, будто тоже ждёт от нас. Удивления. Или возмущения. Или хоть чего-нибудь.
— Да не может же быть, — охает чуткий Пухлик и лезет хвататься за сердце. — Ой-ёй, да что же это творится, да мы и подумать вообще не могли, да как же так-то…
— Эвальд Хромец⁈
О Морковке и его способностях упускать очевидное я позабыла.
— Единый, это же просто… но он же… но как⁈
— Более того, господин Шеннетский проявил искренний интерес к нашему питомнику и намерен сделаться его тайным покровителем. И если кто-нибудь из вас беспокоится о Хартии Непримиримости…
— … меньшее, о чём стоит беспокоиться, когда мы говорим об этом… этом…
— … то в этом отношении всё улажено. Не могу сказать, как, однако…
— Единый, он же пытался убить свою жену! Натравил на неё веретенщиков…
И внезапно облажался. Не слишком похоже на Хромца. Ясно, что с тем выездом в поместье Виверрент не всё просто. Только мне-то плевать.
— … совершенно точно преследует какие-то свои цели, а его бесчестность уже стала легендарной, верить ему — безумие, ради всего святого — Гриз!
— Ну, я от многих слышала, что у меня с головой не всё в порядке.
Теперь у Морковки такой вид, будто он влез к грозовым угрям. Ногами в самую стаю. А Грызи уже спокойна, просто устала.
— Я не могу рассказать всё, что узнала об Эвальде Шеннетском. Или даже сказать, почему он выбрал именно нашу группу. Во всяком случае, пока что не могу. Простите. Но сейчас он… заинтересован в том, чтобы Кайетта не превратилась в сегодняшний Зеермах. Больше, чем прогрессисты, или Кровавые, или кто бы то ни было из сторон.
Угу. С явной надеждой хапнуть что-нибудь в предстоящей заварушке.