— Да… стряпчий, который дело оборонял, был заядлый пьянчужка, но толкнул прекрасную речь о букве закона, которую надо блюсти. Буквоед-судья отпустил бывшего законника в зале суда, а остальные бюрократы кинулись переписывать Кодекс Рифов. Пока они его переписывали, сведения о суде дошли до Рифов — и оттуда наметились массовые побеги разными способами: всем хотелось быть очищенными перед законом. Правда, лазейку вскоре убрали, Кодекс переписали. Но я слышал, этот случай даже попал во всякие там учебники для стряпчих. Наверное, могли бы назвать «Парадоксом Гроски», да законник бывший оказался скромным.
В учебниках теперь есть «Парадокс Гарна» — не знаю, насколько это утешит беднягу в Омуте Душ.
— Да… тот пьянчужка-стряпчий теперь, открыл свое дело и очень гордится — выиграть такой суд! Дела у него пошли в гору. А вот у Архаса Жейлора дела почему-то пошли наоборот — а жаль, такой был принципиальный законник! Сперва поползли слушки, что он берёт взятки, потом у него в кабинете как-то обнаружили весьма распущенную девицу — в отсутствие хозяина, но что тут взять! Потом развалилось одно за другим сразу четыре дела: то улика исчезнет, то преступник смоется. И началась у старины Архаса чёрная полоса, и посыпалась его карьера так основательно, что, страшно сказать, он совсем ушел из Корпуса — а ведь такой законник был! В ужасный век живем.
Не сказать, чтобы они не догадывались. Или не искали. Очень может быть, вредного грызуна хотели прихлопнуть. Да только крысы всегда бегут с корабля первыми. Мелькнула голым хвостом, нырнула в вир — ищи ее.
— А тот бывший законник… про него никто особенно и не слышал. Говорили — мелькал тут и там: путешествовал, торговал, чем только не занимался. Только как-то так вышло, что докатился до Гильдии Чистых Рук. Ничего серьёзного, наёмник четвертого ранга, делец. Работал с контрабандой, посредником служил… всякое. А потом как-то одна милая женщина из таверны сказала ему: «Уходил бы ты. Ты же еще, вроде, не совсем конченый». Вот он и подумал, остолоп такой, — а ну, как правда не совсем? И схватился за первую попавшуюся работу — услышал, что в питомнике постоянно нужны рабочие. Готов был взяться за что угодно, хоть и навоз из-под яприлей выгребать, только вот Арделл сказала, что ее другое интересует. Так что можно сказать — тоже… подарила шанс.
Крыса внутри прослезилась. Растроганно смахивала длинным хвостом с мордочки мутноватые слезинки. Визгливо всхлипывала: мне самому захотелось себя погладить по головке после этой трогательной истории. Неприкаянный обиженный страдашечка — всякому захочется приютить на груди…
Кстати, на такой груди я очень не прочь бы приютиться.
Травница смотрела с прищуром. С интересом вглядывалась в мою угрюмую физиономию, по которой так и бегали тени горьких воспоминаний.
— А этот мальчик, Тербенно?
— А-а, законник. Пару раз пересекались во время моей работы на Гильдию. Он как-то выяснил мое прошлое и решил, что я позорю доброе имя законника, так что очень старался вернуть меня на Рифы. Со мной не получилось — наверное, я везучий, бабушка что-то такое нашептала! А несколько наших все-таки забрал. Мы его звали Крысоловом, — ухмыльнулся, — за цепкость. Но я надеюсь, хоть теперь-то он не по мою душу — иметь под боком Тербенно, знаете ли…
Травница усмехнулась. Ободряюще погладила по плечу.
— О, успокойся, медовый. Он не по твою душу. Этот законник кружит вокруг питомника уже не первый месяц — кто знает, что его привлекло? Может быть, он подозревает, что Гриз организовала здесь бандитский притон — Гриз говорила, он как-то раз обвинял ее именно в этом…
Я поперхнулся булочкой, щедро приправленной тупостью Крысолова. Нойя залилась низковатым ласковым смехом, и ее грудь соблазнительно заколыхалась под расшитой блузкой.
— Да, он появляется здесь все чаще, этот законник. Шныряет по питомнику. Выспрашивает. Может, его интересует Мел — ты слышал, что она как-то метнула в него нож? Может, похождения Лортена. Или наш тихий собиратель бабочек. А может, законнику нужно знать, что там за плечами у одной нойя и какие замыслы она вынашивает?
Тут я изобразил на физиономии крайний интерес — и был срезан уклончивой улыбкой.
— Этого тоже хватит не на одну ночь, пряничный… не на одну ночь, на сотни и сотни песен. Но он приходил ко мне, да. Раздувался от важности, словно кочет, взлетевший на забор перед зарей. Расспрашивал, из какого я лейра. Кто вожак? Почему ушла? Совершала ли преступления. Так, будто я бы ему в этом призналась! Намекал, что знает что-то — скажи, закатный мой, все законники себя так ведут?
— Без исключения, — отозвался весь такой из себя закатный я. — Мне и сейчас, понимаешь ли, сложно отвыкнуть.
— А как он смотрит… о! Так, словно готов нас всех заковать в оковы и посадить в ямы. Впрочем, может быть, у него есть на это причины — кто знает. Подозревать тех, кто собрался здесь такой компанией.
Поднялась, обдав волной пряного аромата, проговорила нараспев: