Путь варга: Пастыри чудовищ. Книга 1

Когда он поднялся за ней в отведенную ей комнату — ступеньки, половицы и дверь впервые сговорились и предали, а подлый камин обеспечил уютное потрескивание, почти заглушившее шепот, запутавшийся в ее волосах.

— Сколько мужчин у тебя было, аталия?

— Один, — соврала она, потому что был не один мужчина, а один раз — единственная ночь, потому что мужчина тоже был единственным, потому что иначе было нельзя и потому что…

— Жаль, — шепнул он, забираясь ей под одежду, — я хотел быть у тебя первым. Мне нравится быть первым, наверняка ты это уже заметила.

Он и без того был первым, потому что тот так не делал, и вообще, так не должно было быть, она пролистывала все эти любимые романы Уны со снисходительной усмешкой, она старалась не вспоминать о своей первой ночи, а то, что творил он — было невозможно, неправильно, безумно. Молчать, — приказала она себе. Не давать прорваться просьбам или стонам, не показывать ему… ничего ему не показывать.

Дыхание предавало: оно заканчивалось, и слова упрямились: не хотели появляться на свет.

— Зачем тебе…

— Чтобы показать тебе, что такое наслаждение, аталия. Почему ты думаешь, что знание уязвимых точек может помочь только убийству?

Как можно прогнать от себя смерть? Надавать пощечин? Закричать и затопать ногами?

За год она сотню раз задала себе вопрос — почему позволила ему тогда подтолкнуть ее к кровати, смотреть на нее, касаться ее, быть в ней… Может, не устояла перед искушением — он все же красив, даже чересчур для нее красив, а может, устав от ожидания и чего-то подспудного, подумала: «Почему нет?»

А может, старалась заглушить этим иной, давний голод, которого заглушить нельзя.

— Что… тебе… нужно от меня…

Наслаждение? Он мог бы получать его с Амандой, с десятком восторженных идиоток, которые прибывают в питомник пачками, с клиентками, с… боги, да с кем угодно, но…

— Что проку только в телесном наслаждении, аталия?

Бабочка. Он говорил, бабочку назвали Аталия Арноро: вторая часть — в честь ученого, который ее открыл, первая — старинное название местности где родилась легенда… Та легенда о бабочке, которая решила согреть замерзающих людей — и вспыхнула, чтобы зажечь единственную свечу в бесконечно застывшем городе, и обрела от богов за это полыхающие крылья…

И у тебя в коллекции ее нет, Рихард. Ты препарируешь меня как бабочку, отдариваешься удовольствием, лишь бы иметь возможность следить, как я бьюсь у тебя под стеклянным колпаком.

Наверное, бабочка могла бы расколотить твой колпак, если бы на самом деле он не был освобождением. Безграничным полетом от того, другого, имя которого не соскользнет с губ, потому что запретно и чревато потерей равновесия.

Лунный луч стеснительно щемится в окно — подглядывать; настольная лампа бросает красноватый отблеск на его обнаженные плечи, покрывает медью изваяний, божественно прекрасных и божественно же жестоких, как в древних легендах. Зеркало бесстыдно подмигивает пугливому лучу: в нем отражаются рука, мягко сковавшая тонкое запястье, судорожно смятые в пальцах простыни, закушенные губы («Не кричать!»), плавные движения: вода в тихой заводи качает лодку, принимая ее в себя…

Что можно сказать перед смертью? Находясь в ее объятиях беззащитной, обнаженной?

Что думает бабочка, когда мир уже застилается туманом и подступает последняя судорога?

— Какие слабые точки есть у тебя, Рихард?

«Найди их, если не боишься, аталия», — различает она в ответном шепоте, губы в губы.

И умирает.