Смотреть, как она шныряет, собирая в промасленную ткань остывшие колбаски, сырные лепешки, пирожки с печенью — двойное удовольствие. С выбором я не спорил: доверился Милке всецело. Разломал один пирожок на пробу и принялся в какой уж раз восхвалять ее искусство.
— Уходил бы ты лучше, Кейн, — тихо прозвучало в ответ. Милка плюхнула на стойку увесистый мех с пивом, положила сумку с собранными харчами. Не смотрела в глаза — протирала стойку. — Ты же еще, вроде, не совсем конченый. Зачем тебе с ними…
— Так ведь, может, в последний раз, — отозвался я, подсовывая ей еще монетку — Вернусь вот, дополучу гонорар — еще и свататься к твоему бочонку полезу!
Милка порозовела, заусмехалась, отмахнулась тряпкой. Желающих подкатиться к хозяйке «Честной вдовушки — хоть завались, у нее на такой случай, говорят, метла есть специальная: праздничная, с лентами.
И все-таки — приятно помечтать, прежде чем окунуться в круговерть заказа. Подумать: в последний раз. Обстряпать дельце, сдать бляху, еще раз сменить имя, осесть себе где-нибудь, где никто не знает тебя в лицо, тихо-мирно таскать подносы или подмораживать рыбу в таверне…
Только вот если внутри тебя поселилась как-то серая трусливая тварь с голым хвостом — ты вряд ли когда-нибудь остановишься. Все так и будешь бежать от помойки к помойке, грызть и портить, и копаться в отбросах.
Пока чья-нибудь нога не переломит тебе хребет.
Я махнул Милке на прощание, пообещал непременно заскочить, сгреб харчи и направился на улицу.
Жаль — заскочить получится вряд ли.
Длительный заказ с внедренкой к попечителям бестий, с финалом-диверсией. Мечта всей жизни.
Ковчежники, чтоб их черти водные драли…
Кроме всего прочего — я еще недолюбливаю животных.
Ходить по улицам Вейгорд-тэна — это надо со сноровкой, умеючи. Знавал я одного законника, помешанного на метафорах — так тот страстно любил сравнивать города и княжества Кайетты с разными вещами. Хартрат, говорил он, смахивает на ощипанную курицу со своими куцыми домишками, суетящимися горлопанками-торговками и сторожевой башней, которая рано или поздно свернется на бок по причинам естественной старости. Овигер — будто свиток полотна в лавке у торговца-обманщика: несколько локтей — безупречны и красочны, а дальше — сплошная гниль. Эрдей — паучье гнездо: сунешься — запутаешься в бесконечных протянутых отовсюду нитках фанатиков, фанатиков там столько, что просто диву даешься, как они друг друга не убивают, все же разных верований… впрочем, убивают иногда. Еще он сравнивал с мышиными норами Ахетту и с куском пирога Раккант, да и вообще много чего с чем сравнивал, только лучше всего мне запомнилось про Вейгорд.
— Южане, — ухмыльнулся законник. — Вейгорд — это… с чем сравнить? Предположим, пьяной бешеной обезьяне сунули пучок колючек под хвост… вообразил? Помножь на число жителей Вейгорда.
Я тогда по неопытности полагал, что законник приврал, но после месяца в Вейгорде понял: умножать надо было на число самых нормальных жителей. Остальные вовсе не поддавались никаким метафорам.
Не успел я пройти десятка шагов, как меня чуть не сшиб с ног сутулый мужичок, обтрепавшийся и заросший. За мужичком с воплями неслась чернобровая пышнощекая матрона с ножом. Из воплей матроны следовало, что мужичок испортил ей жизнь и теперь за это основательно поплатится. Кто-то на углу пронзительно свистел. Заливались лаем собаки: в Вейгорде эти твари какие-то бешеные, они не умолкают ни днем ни ночью. На углу торговка рыбой и покупатель взялись за грудки в попытке выяснить, сколько ж должны стоить маленькие осьминожки. Толпа чумазых мальчишек, заливаясь хохотом, пользовалась случаем и таскала рыбу из-под локтя у торговки.
Помню, первую неделю я не мог спать в этом городе. Отчасти потому, что за стенкой съемной комнаты поселилась семья с тремя детьми и большими страстями. Отчасти потому, что не понимал: в этом городе вообще кто-нибудь спит?
Кажется, тут даже чайки над пристанью орут круглые сутки. А пройти по улицам так, чтобы тебе по уху случайно не заехали буйно размахивающие руками жители — тут нужно особой ловкостью обладать.
Запах морской соли, специй и рыбы стегнул по щекам: я свернул в Анисовый переулок, как все в Вейгорд-тэне — узкий, так что соседи из домов напротив могут отколотить друг друга палками, просто высунувшись из окон. Кстати, именно так вейгордцы частенько и поступали. Под ногами между булыжников улицы перекатывались рассыпанные кем-то перчины, монотонно шумела вода в почтовом канале по правую сторону улицы под древней, насквозь ржавой решеткой. Над головой грохнуло окно — и я успел отскочить из-под потока хлынувших на улицу помоев с кислым душком. «Смотреть нужно!» — звонко ударил голос вдогонку.
Какой-то крестьянин, заехавший в город по делам, пытался втащить в переулок осла, осёл сопротивлялся и ревел, крестьянин ревел почти так же громко пропитым голосом, объясняя зверю, какая ж он тупоумная скотина. Перекрикивались над моей головой хозяйки из окон — судачили о чем-то своем, чудом различая голоса в остальном шуме.