Кто-то говорит – Ашильда Безумная просто не узнала его, кто-то – что отпустила со слезами, полная милосердия. Так или иначе – род Дазерентов не оправился от удара. Они и сейчас влачат довольно жалкое существование – в единственной оставшейся у них крошечной усадьбе… не буду говорить об этом моей невыносимой – вот она потирает руки и ежится, будто от моей сказки веет на неё стужей. Хороший предлог наклониться, согреть её руки в своих ладонях… нет, куда мне. Я только скромный сказитель чужого горя нынче – и пришла пора рассказать о безумной женщине, обратившей себя в каменное изваяние. Проклявшей сына на смертном ложе.
– Ашильда Стимферелл, говорят, умерла от горя. Не перенесла последнего удара – дурной славы сына. Она предчувствовала смерть и приказала изваять свою статую в том же подземелье, что и статуи своего мужа и других детей. А последней строкой в Книге Утекшей Воды для неё было «Умираю со своим родом». Как утверждают, перед смертью она скрыла родовой клинок –
Перед королём-узурпатором его министр заявил, что имеет право на главенство другого рода –
– …король позволил Шеннету носить имя его предков. Наверняка ему это казалось очередной шуткой – имя, но не поместье… и не вейгордский герб: Шеннетский оставил герб своих предков-Мечников, но словно в насмешку перечеркнул клинок на нём веткой полыни – знаком разочарования. И сменил девиз.
– «Любыми путями».
Голос у неё тихий и задумчивый. Звучит впервые с начала моей повести. Я ищу её взгляд и нахожу только короткий жест, которым она просит меня продолжать.
– Да, «Любыми путями» – и он придерживался своего девиза. В короткий срок имя его прозвучало уже по всей Кайетте. Вскоре он получил титул особого королевского советника – и перед ним начали пресмыкаться чуть ли не сильнее, чем перед королём. Одному Единому ведомо, что он творил на этой должности, но… про Заговор Семи Родов вы ведь слышали?
Я готов вновь пересказать историю о том, как советник короля раскрыл заговор, как казнили заговорщиков, о насильном браке Касильды Виверрент… Один кивок невыносимой – и я поведаю о хрупкой девушке со знаком Целительницы на ладони, о том, как жена сумела разбить козни мужа и возвести королеву на трон…
О крике человека на площади.
Не на той площади, что в Энкере, и человек не был маленьким мальчиком, и это было не так давно… но была – ночь, и восход Луны Целительницы, и боль, и пламя, и крик в ночи – и невозмутимое, прекрасное лицо Арианты Златокудрой, воспетой многими поэтами.
В одах воспевают твёрдость обретённой королевы. В балладах она стоит, выпрямившись, в королевской ложе – и взмахом руки даёт сигнал к началу Казни Искупления. И после наблюдает, с бледным, прекрасным и неподвижным лицом, на котором запечатлелась скорбь.
Не отводя взгляда.
А человек там, внизу, в окружении бушующей толпы, извивается и кричит.
Баллады и оды всегда казались мне фальшивыми. Если Арианта Целительница так милосердна, как её описывают… разве могла она смотреть на Искупление ночь напролёт? Не плакать, не отворачиваться, не зажмуриваться – пока Эвальду Шеннетскому ломали кости, полосовали кожу, прижигали руки и ноги? Рассказывали, что под утро даже некоторые мужчины у помоста начали падать в обмороки – и чтобы смотреть без устали… на такую боль… нужно либо вовсе не иметь сердца – либо всем сердцем ненавидеть.
Но разве может не иметь сердца та, которая шагнула потом в храм Целительницы – и даровала надежду и прощение осуждённому, пропащему человеку? Эвальд Шеннетский не мог даже стонать, когда его уносили с места Испытания: он сорвал горло и был в шаге от смерти, но Арианта пришла в храм Целительницы, явила свою силу, оставив Шеннету лишь хромоту – в память об Искуплении.
– …тогда объявили волю королевы: исцеления и нового шанса достоин любой. Даже падший. С той поры во дворец Айлор-тэна не прекращается поток больных и искалеченных со всей страны. И королева много времени проводит за целением.
Дар Арианты Целительницы только расцветает со временем. Уже говорят, что с годами она может превзойти великую Целительницу Летейю Стриан. Ту, что сейчас называют Девятой Кормчей.
Гриз Арделл подтягивает к груди колени. Упирается в них подбородком и глядит, глядит в огонь, словно зачарованная видениями в нём.
– Почему она его не оставила?
– Что? Арианта?