Путь воина

— Я поеду на такси, — возразил Дронго. — Не хватает втягивать тебя в это дело. Ты останешься здесь.

Она взглянула на часы и что-то сказала Цубои. После чего положила трубку.

— Что ты сказала? — спросил Дронго. Она не ответила, набирая номер телефона. Затем, переговорив с кем-то по-японски, удовлетворенно кивнула, положила трубку и взглянула на таймер часов, установленный на телефоне.

— Что ты ему сказала? — спросил Дронго.

— В девять вечера мы будем в Гиндзе, — объяснила Фумико. — Я сказала, что мы обязательно приедем.

— Не мы приедем, а я поеду один, — снова возразил Дронго.

Часы показывали уже двадцать минут восьмого.

— Ты собираешься разговаривать с Цубои по-японски? — спросила Фумико. — Насколько я знаю, ты еще не успел выучить японский, а он не знает английского.

— Подожди, — сказал Дронго, — каким образом мы можем оказаться в Гиндзе в девять вечера? Сейчас уже почти половина восьмого. А отсюда до центра Токио не меньше двух с половиной часов на машине. Или ты думаешь, мы доедем туда раньше? Есть какой-нибудь более короткий путь?

— Мы полетим на вертолете, — усмехнулась Фумико. — В восемь часов прилетит вертолет, и мы полетим в Токио. Лететь туда не больше тридцати минут.

— Какой вертолет, откуда?

— Из корпорации моего отца, — пояснила она, — я вызвала вертолет, чтобы быстрее добраться до города. Отец разрешает мне пользоваться его вертолетом. К нам прилетит его личный пилот.

— Я полечу один, — произнес он машинально. — Должен тебе сказать, ты меня все время удивляешь.

Они сидели на плоских подушках дзабутон, держа ноги под теплым одеялом, прикрывавшим жаровню котацу. Неожиданно она вытащила ноги, встала на колени и, повернувшись вполоборота, оказалась перед ним. Глядя ему в глаза, она медленно опустила свое кимоно. Протянула руки.

— Иди сюда, — позвала Фумико, — у нас есть еще сорок минут.

— У тебя «эффект вторичного слияния», — пробормотал Дронго, также вставая на колени перед ней.

— Что это такое? — спросила она.

— Это когда женщина второй раз встречается с незнакомым прежде мужчиной, — пояснил Дронго. — При этом полностью исчезает твоя стыдливость, и у тебя пробуждаются все нужные для глубокой разрядки рецепторы.

Она толкнула его на подушки.

— Сейчас мы проверим, как проснулись твои рецепторы, — пошутила она, наклоняясь над ним.

«Интересно, что особенного находят во мне женщины? — подумал он, чувствуя на шее ее губы. — Честное слово, я бы такого никогда не выбрал».

Глава 20

Фумико все рассчитала точно. Они успели даже принять душ и выйти к прилетевшему вертолету. Крылатая машина доставила их в центр города за тридцать пять минут. Они сели на площадку высотного дома в районе Синдзюку. Поблагодарив пилота, они спустились вниз, где их уже ждал автомобиль, пригнанный сюда специально для госпожи Одзаки. Четырехдверный «Мицубиси» стоял перед зданием.

Фумико села за руль, направила машину в сторону Гиндзы. Когда они выехали на трассу, она взглянула на Дронго и спросила:

— Почему ты сидел в кабине вертолета с таким каменным лицом? Ты был совсем на себя не похож. Я что-нибудь не так сделала?

— Просто я ненавижу летать, — пробормотал Дронго. — Я боюсь летать даже на самолетах, а уж на вертолетах мне совсем плохо. Но я не хотел тебе этого говорить.

— Знаешь, что я тебе скажу? Ты меня тоже постоянно удивляешь. Я думала, ты ничего не боишься, а оказывается, ты боишься даже летать. Как же ты летаешь по всему миру?

— Боюсь, но летаю, — признался Дронго. — Я понимаю, что это фобия. Но умные люди должны уметь преодолевать свои фобии.

Через двадцать минут они были в районе Гиндзы. Фумико подъехала к театру Кабуки и остановилась недалеко от знаменитого здания.

— Всегда мечтал здесь побывать, — сказал Дронго. — Этот театр одна из самых больших достопримечательностей вашей страны.

— Мне иногда кажется, что ты знаешь гораздо больше, чем говоришь, — улыбнулась Фумико, вглядываясь в прохожих. Поблизости была полицейская будка, около нее стояли и разговаривали двое сотрудников полиции в форме.

— Ну, театр Кабуки я знаю, — хмыкнул Дронго. — Мне вообще кажется, что это некий символ Японии. Будучи мягкой женщиной, она все время старается предстать перед нами суровым самураем. Тогда как в театре строгие мужики пытаются играть женские роли. В этой подмене понятий, наверно, заключена некая тайна японцев, которую чужеземцы не могут понять. С одной стороны, восхищение цветением сакуры, ваши знаменитые пятистишия — танка и шестистишия — седока, культ живой природы, который царит здесь на протяжении тысячелетий. С другой стороны, этот «бусидо», суровый самурайский дух, эта непонятная этика «среднего равновесия», как я ее называю. Когда для вас важнее всего не выделяться из толпы и не потерять своего лица.

— Этика «среднего равновесия», — усмехнулась она, — мне понравилось это выражение. А насчет подмены понятий… В Японии уже был человек, говоривший об этом. Известный Юкио Мисима, который, перед тем как покончить с собой, заявил, что Япония должна поменять свои мягкохарактерные женские традиции на твердохарактерные мужские.