Путь зла. Запад: матрица глобальной гегемонии

Жил когда–то один богатый и жадный волшебник. У него было много баранов. Он не нанимал пастуха и не огораживал свои пастбища. Бараны терялись в лесах, пропадали в оврагах, а главное, убегали при появлении волшебника, так как догадывались, что нужны ему ради мяса и шерсти. Для решения этой проблемы волшебник нашел эффективное средство. Он загипнотизировал баранов, внушил им прежде всего, что они бессмертны и что сдирание кожи очень полезно для их здоровья. Потом он внушил им, что лучшего вождя, кроме него, им не найти, и что он ради своих дорогих и очень любимых барашков готов пойти на любые жертвы. После этого волшебник поставил во главе каждого стада по барану, более не считающегося таковым. Им он внушил, что они теперь львы, орлы и даже волшебники. После этого для него настало беззаботное время. Бараны не представляли себе другой жизни, кроме как в стаде; они спокойно ждали, когда он острижет их и перережет им горло.

В определенном смысле западный обыватель подобен гурджиевскому барану. Ему настолько хорошо «промыли мозги», запрограммировав его сознание на определенный жизненный цикл (от рождения и до смерти), что он не представляет совершенно никакой опасности для власть имущих, воспринимая мир, в котором он живет, как абсолютное совершенство. Поэтому неудивительно, что современное западное общество — это низкий уровень открытого, физического принуждения по отношению к массам, при феноменально высоком уровне их зомбирования, т.е. скрытого принуждения. При этом если явное силовое принуждение лишает человека физической свободы, то скрытое манипулятивное — духовно–психологической. Если при методах открытого подавления человек видит угрозу своей свободе, осуществляя как активное, так и пассивное сопротивление всем тем, кто посягает на нее, то скрытая манипулятивная система подавления личности не позволяет человеку осознать свою несвободу, устраняя, таким образом, мотивацию к сопротивлению. Если убедить рабов в том, что они свободны, можно сэкономить на кандалах. Рабство становится незыблемым, если рабы не осознают своего рабского положения.

Профессор Страсбургского университета гуманитарных наук Филипп Бретон и профессор Квебекского университета Серж Пру, исследуя современные средства массовой информации, пришли к выводу, что гедонизм представляемого СМИ спектакля тонко подводит индивида к пассивному принятию скрытой системы идеологического господства, характеризующей общество потребления, что, в свою очередь, позволяет телевидению и прессе в рамках идеологии оправдать и обосновать существующий социальный порядок и обеспечить воспроизводство соответствующих ему социальных отношений [82, с. 67].

Размах применения механизмов манипуляции массовым сознанием на Западе достиг тотального масштаба, а их крайне высокий технологический уровень и эффективность делают пропаганду практически незаметной для простого обывателя. Как утверждают западные исследователи, «средства массовой коммуникации способны создавать трудноуловимые или «косвенные» эффекты — другими словами, средства массовой коммуникации могут не говорить вам, что думать, но они подскажут, о чем думать и как это делать» [83, с. 43]. Данная возможность, в свою очередь, позволят СМИ направлять мысли людей таким образом, чтобы они совпадали с изначально заданной манипулятором смысловой установкой. Так психологически подрываются в зародыше нежелательные для правящей элиты действия масс, а также навязываются им те мысли и образы, которые укрепляют ее господство.

Однако постоянный процесс «промывания мозгов» обусловлен не только целенаправленной деятельностью правящих кругов, но и тем, что без него существование современного западного общества невозможно. Сознание индивида, изолированное от действительности, нуждается в виртуальной реальности, существующей в силовом поле направленной пропаганды. Фактически круглосуточный телевизионный видеоряд создал искусственный мир, во власти которого всецело оказался современный человек. Известный французский социолог, профессор Пьер Бурдье констатировал: «Телевидение, которое по идее является инструментом отображения реальности, превращается в инструмент создания реальности» [84, с. 35].