Путанабус. Лишние Земли лишних

Сотворил из своего тела упорный станок, как учили, поставил карабин на упор, который тут был сделан из чем-то набитого кожаного мешка. Снова прицелился, на этот раз оба глаза держа открытыми. Задержал дыхание, выбрал слабину спускового крючка и выстрелил.

– Есть! – прокомментировал Борис. – Есть девятка.

Я встал, отдал Борису его карабин и отнял ствол у Билла. Без новомодных электронных штучек.

Лег на мат и снова спросил.

– Свободная мишень?

– Третья слева, – ответил сержант.

Краем глаза посмотрел на столпившихся в сторонке девчонок, которые даже шуметь перестали и во все глаза пялились на меня.

Прицелился, нажал на спуск.

Сухой щелчок бойка. Выстрела не было.

Я недоуменно оглянулся, привстав.

Билли с виноватой мордой, нагнувшись, протягивал мне снаряженный магазин.

– Извини, парень, не успел тебе сказать, что тот я полностью расстрелял.

Я поменял магазин.

Передернул затвор.

Успокоил дыхание.

И не торопясь сделал подряд три выстрела.

– Девять. Десять. Граница девятки и десятки, – комментировал Борис, не отрываясь от зрительной трубы.

Я встал с мата, наверное, с очень довольной рожей.

Девчонки ту же завизжали и азартно аплодировали, подпрыгивая на месте. Как будто командой соревнования выиграли.

Я им показал два пальца в международном приветствии «виктория». Победа, значит. Хотя возник этот жест совсем по другому поводу. После битвы при Азенкуре[334], где валлийские лучники перебили весь цвет французского рыцарства, французы стали ловить лучников английского короля и отрезать им указательный и безымянный пальцы правой руки, чтобы они больше никогда не могли стрелять из лука. Поэтому, возвращаясь, лучники дома всем показывали эти пальцы. Хвалились, что целые.

Билли развел руками: типа сдаюсь.

Борис покачал головой:

– Знатно. Вот если бы у меня в Патруле все бойцы так стреляли. Небось регулярно тренируешься?

– Нет, – скромно ответил я и честно добавил: – Пятнадцать лет оружия в руки не брал, – не говорить ему же про пьяную стрельбу в компании уральских олигархов. – Просто у меня глазомер хороший с детства. Художественная школа при Третьяковке[335] как-никак.

Ну вот, расхвалился что-то не ко времени. Зачем мне перья топорщить перед сержантом?

Я посмотрел на веселящихся девчат. А они ведь за меня болели, лапочки, как на соревнованиях. Приятно, черт побери.

– Кто хуже всех отстрелялся? – спросил у Доннермана.

– Лупу, – моментально ответил он.

– Катя, двигай ко мне, – крикнул я и рукой помахал, как водичку подгребывая, – и кто-нибудь… ее мишень притащите сюда.

Подошла Лупу и виновато спросила, опустив глаза:

– Ругать будешь за плохую стрельбу?

– Что ты, девочка моя, – сказал как можно ласковее, даже приобнял и поцеловал в щеку, – первый раз почти все плохо стреляют. Не бери в голову, – обнадежил ее, – просто ты сейчас будешь стрелять вот из этой винтовки, – я показал на карабин, который держал в руках Борис, – с новым прицелом. А Борис с Биллом тебе объяснят, как им пользоваться.

Повернулся к сержанту:

– Давай, Боря. Три мишени по три выстрела на сто метров. Одиночными.

Лупу легла на мат. До чего соблазнительная крошка она в этой позе. С двух сторон ее обсели на корточках Билл и Борис, объясняя, как надо стрелять теперь. С новым для нее девайсом.

Со стороны стайки девчат послышался приглушенный голос:

– Лежа. Ноги на ширине плеч. Одним патроном – заряжай! – и смех, естественно. Просто кобылье ржание.

Но Лупу – молодец, на провокацию не повелась. Проигнорировала.

Поменяли мишени.

Мне принесли листок, помеченный «Лупу». Он был девственен. Разве что с одного края его как бы зубом надкусили.

Я только головой покачал. Как все запущено. Но и то – хлеб, для первого-то раза. Хотя бы в сторону врага стреляет.

Отдали команду: «На рубеж».

Но стреляла только Катя. Остальных девчат я загнал за свою спину, чтобы не мешали.

Лупу сделала, немного торопливо, первую серию выстрелов.

Доннерман от подзорной трубы прокомментировал:

– Пять, четыре, два, – совсем неплохо. Можешь же, когда хочешь!

– Не торопись, – посоветовал Билл, нависая над тонкой Катей своей большой тушей, – мишень от тебя никуда не убежит. И дыши ровнее, не волнуйся.

Билл осторожно положил свою лапу на Катины лопатки.

– Вот так, еще ровнее. И не забывай, когда нажимаешь на спусковой крючок, задерживать дыхание. Только ненадолго.

Дали команду Кате стрелять дальше, после того как Билл что-то ей еще сказал, склонившись к уху. А что, я не расслышал.

– Четыре, четыре, один. – Борис отметил попадания, продолжая пялиться на мишень в подзорную трубу. – Отлично, девочка! Так держать!

Катя отстреляла третью серию.

– Торопишься, – прикрикнул сержант на Катю. – Зачем торопишься? Вот и результат: три двойки в полный разброс. – И, повернувшись ко мне, спросил: – Ну как, Жора, впечатляет? После сплошного «молока»? Это еще не учили никого как следует.

– Уговорили, – сказал я. – Билли, поставишь всем такой же прицел, когда обедать будем. Деньги возьмешь от продажи карабина, потом сочтемся. Устроит так?

– Не проблема, – ответил довольный оружейник, лучась просто.

Повернулся к сержанту.

– Как учить будешь?