Путешественник

— Эти горы называют Памир, что означает Путь к Пику. Единственная пища, которую найдут там ваши лошади, — это синевато-серый сильно пахнущий невысокий кустарник, который зовется burtsa. Лошади обязательно сами отыщут его. Между прочим, этот кустарник еще и хорошее топливо для костра, потому что он полон природных масел. Как это ни странно, но чем зеленее кустарник выглядит, тем лучше он горит.

А пятый купец сказал:

— Это Кхвая, Горы-Хозяева. Они никогда не дадут вам сбиться с пути, даже в самом густом тумане. Только помните, что южные склоны гор начисто лишены растительности. Если вы вдруг увидите деревья, кустарники или вообще какую-нибудь растительность, то знайте — это северная сторона горы.

Шестой купец заметил:

— Те горы называют Мустах, Хранители. Постарайтесь попасть туда и пройти через них до того, как весну сменит лето, потому что тогда начнется Bad-i-sad-o-bist, ужасный «Ветер, дующий сто двенадцать дней подряд».

А седьмой купец добавил:

— Эти горы называются Такх-и-Сулейман, Трон Соломона. Если вас случайно застигнет там ураган, будьте уверены: он начался в какой-то пещере неподалеку, в логове одного из демонов, изгнанных туда добрым царем Соломоном. Просто отыщите пещеру и закройте вход в нее большими камнями, тогда ветер стихнет.

Итак, мы упаковали вещи, расплатились с владельцем караван-сарая, попрощались со всеми новыми знакомыми и снова двинулись в путь. Отец, дядя, Ноздря и я сели на своих коней и повели за собой в поводу вьючную лошадь и еще двух, нагруженных ценными подарками для великого хана. Мы двинулись от Балха прямо на восток, через деревни Кхолм, Квондуз и Талокван, больше напоминающие рынки. Похоже, все жители этой покрытой травой местности занимались тем, что выращивали лошадей и постоянно торговали племенными жеребцами и кобылами со своими соседями. Лошади были просто великолепны, их можно было сравнить с арабскими скакунами, хотя форма их головы и не была такой же изящной. При этом все продавцы неизменно утверждали, что порода, которую они разводят, берет начало от Буцефала — коня Александра Македонского, и это, разумеется, выглядело совершенно нелогично и совершенно неправдоподобно. Каждый говорил это лишь о своих лошадях, что было нелепо, поскольку торговля шла везде. Во всяком случае, я ни разу не видел там ни одной лошади с павлиньим хвостом, украшавшим легендарного Буцефала: а ведь именно так утверждалось в «Александриаде», которую я в юности изучил вдоль и поперек.

В это время года все луга были покрыты снегом, так что мы не могли увидеть, как редеет зелень по мере нашего продвижения на восток. Но мы знали, что так и происходит, потому что земля под снегом постепенно сделалась сначала неровной, затем каменистой, деревень становилось меньше, и по дороге нам попался всего лишь один весьма захудалый караван-сарай. После того как мы миновали последнюю деревню под названием Кешем — кучку замшелых каменных домишек у подножия холмов, предшествующих горам, — мы вынуждены были приблизительно три ночи из четырех ночевать под открытым небом. Да уж, было не слишком весело спать под навесом в снегу, замерзая на ветру и питаясь всухомятку походными припасами.

Мы беспокоились, что такая жизнь еще больше ослабит дядю Маттео. Но он не жаловался, не в пример нам, бывшим гораздо здоровее его. Дядюшка утверждал, что чувствует себя лучше на пронизывающем ветру, холодном воздухе, как и предсказывал хаким Хосро; кашель уменьшился, и кровь из мокроты вскоре исчезла. Дядя позволял остальным делать за себя тяжелую работу, но не разрешал сокращать из-за него переходы. И каждый день он садился в седло или упорно, как и мы, проходил рядом с лошадью тяжелый отрезок пути. Однако мы особенно не спешили, поскольку знали, что нам все равно придется остановиться на зиму, как только мы спустимся со склонов гор. Кроме того, через некоторое время все мы стали такими же худыми, как и дядя Маттео, и сил у нас заметно поубавилось. Только у Ноздри сохранилось его пузо, но и оно теперь стало поменьше и уже не напоминало дыню, которую он носил под одеждой.

Добравшись до реки Пяндж, мы отправились по ее широкой долине вверх по течению на восток, а уж оттуда — в горы. Кстати, долина эта заметно отличалась от обычных: огромная, шириной во много фарсангов, она казалась ниже только по отношению к горам, которые вздымались вверх на противоположной ее стороне. И располагалась эта долина не на земле, а неизмеримо выше, среди облаков, недосягаемая, словно Небеса. Однако, смею заметить, она вовсе не напоминала Небеса поскольку была холодной, твердой и неприветливой, а отнюдь не благоуханной, мягкой и гостеприимной.