Читаем Путешественник полностью

Между их женами общение исключалось — лишь вежливое приветствие при встрече, и не более. Госпожа Вергор, родившаяся в среде квебекских буржуа, с трудом скрывала презрение, испытываемое к молодой жене врача. Последняя, как всем было известно, приехала из родной Нормандии со своими жалкими пожитками всего за несколько дней до свадьбы. По всем манерам крестьянка, с которой даме с ее положением не пристало иметь ничего общего. Это, впрочем, не помешало госпоже Вергор почувствовать себя оскорбленной невниманием, так как молодая жена доктора не нанесла ей, как полагалось в городе, свадебный визит. Разве она не была супругой знатного лица? По крайней мере, она тешила себя этой мыслью, даже если и обольщалась на сей счет.

Матильде Тремэн не пришло в голову — и совершенно правильно! — обременять себя церемонией, которую она считала несущественной. Поэтому, хоть они и жили через улицу Сен-Луи, но никогда не общались и даже не оказывали одна другой мелкие соседские услуги до тех пор, пока Гийом не вытащил Мари из сугроба. С этого дня он стал ее рабом и проводил время в мыслях о том, что бы сделать девочке приятное, рассчитывая получить в награду радостный возглас или улыбку, от которых на щеках малышки появлялись очаровательные ямочки.

Если не надо было зубрить в коллеже латынь, мальчик любил ходить по Нижнему городу, бродить в порту даже зимой, когда река волокла огромные глыбы льда, смерзавшиеся затем в причудливый фантастический пейзаж — из белого с синеватым отливом льда выступали мачты попавших в плен кораблей. Рискуя сломать ноги, он преодолевал каменистую дорогу, ширины которой едва хватало для одной повозки и которая вела из Верхнего города к причалам, чтобы зайти к своему приятелю Франсуа Ньелю, сыну богатого купца с улицы Су-ле-Фор. Вдвоем они множество раз следовали по одному и тому же маршруту: ходили по кривым улочкам с романтическими названиями — Канардьер, Со-о-Матло, — с низкими домами, сложенными в основном из принесенного с побережья черного камня.

Они никогда не отваживались посещать таверны или постоялые дворы, например, «Золотой лев», «Три голубя» или «Царь Давид» (отец Гийома отхлестал бы его розгами по спине, если бы только заметил его там), — им довольно было прильнуть на миг к заиндевевшим окошкам, казавшимся розовыми из-за отблесков огня изнутри. Зато они очень любили заходить к ремесленникам, к корабельному плотнику или к оружейнику, или же в лавочку судового поставщика. Их знали и с радостью встречали. Часами они могли торчать там, неподвижно и завороженно глядя, как дядюшка Лекер вырезал нос корабля; или в магазине господина Клемана с восхищением разглядывать компасы, астролябии, украшенные экзотическими существами коробочки для пряностей, пачки табака и искусно сложенные стопками связки новых корабельных снастей, приятно пахнувших пенькой. Иногда им что-нибудь дарили, особенно Гийому, поскольку все знали, что он мечтал о море с тех пор, как только научился отличать корабль от повозки: моток веревочки, либо несколько кусочков сахара — редкость в этих местах, где кондитерские изделия смягчали соком клена, — или ножичек, а у дядюшки Лекера можно было даже получить в подарок игрушечных резных зверей, которые мгновенно появлялись из-под его ловких пальцев.

Все эти сокровища, которыми Гийом раньше очень дорожил, он дарил теперь Милашке-Мари. Летом, то есть с июня по октябрь, когда порт оживал и туда прибывали доставлявшие эмигрантов и разные товары французские парусники, причаливали груженные мехами лодки индейцев, там можно было найти и многое другое. Самой крупной добычей Гийома была полученная ценой трудных переговоров шкурка горностая, которую он, торжествуя, отнес своей подружке. В тот день госпожа Вергор дю Шамбон удостоила его улыбкой и позволила побыть несколько минут в обществе дочери. Теперь, когда все переехали на лето за город, он мог даже изредка приходить поиграть с ней.

Немалая часть жителей Квебека имела неподалеку от города немного земли, сад с крольчатником и курятником. Некоторые, в основном знатные люди, громко называли это «поместьем», которое чаще всего представляло собой лишь чуть более просторный дом с клочком земли и леса и напоминало сеньорию, что было типично для бывших поселенцев, обживавших в давние времена берега рек. Иногда усадьба находилась в селении, иногда вдали от жилья. Чаще всего это была просто ферма, где выращивали пшеницу, кукурузу, овощи, а также содержали скот.

Перейти на страницу:

Все книги серии На тринадцати ветрах

На тринадцати ветрах. Книги 1-4
На тринадцати ветрах. Книги 1-4

Квебек, 1759 год… Р'Рѕ время двухмесячной осады Квебека девятилетний Гийом Тремэн испытывает РѕРґРЅСѓ РёР· страшных драм, которая только может выпасть РЅР° долю ребенка. Потеряв близких, оскорбленный Рё потрясенный РґРѕ глубины своей детской души, РѕРЅ решает отомстить обидчикам… Потеряв близких, преданный, оскорбленный Рё потрясенный РґРѕ глубины своей детской души, РѕРЅ намеревается отомстить обидчикам Рё обрести столь внезапно утраченный рай. РџРѕ прошествии двадцати лет после того, как Гийом Тремэн РїРѕРєРёРЅСѓР» Квебек. Р—Р° это время ему удалось осуществить СЃРІРѕСЋ мечту: РѕРЅ заново отстроил РґРѕРј СЃРІРѕРёС… предков – РќР° Тринадцати Ветрах – РІ Котантене. РЎСѓРґСЊР±Р° РІРЅРѕРІСЊ соединяет Гийома Рё его первую любовь Мари-Дус, РїРѕРґСЂСѓРіСѓ его юношеских лет… Суровый ветер революции коснулся Рё семьи Тремэнов, как Р±С‹ РЅРё были далеки РѕРЅРё РѕС' мятежного Парижа. Р

Жюльетта Бенцони

Исторические любовные романы

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза