Путешественник по Изнанке (СИ)

Был он в свой неизменной растянутой майке. То есть, чувствовал себя, как дома. За ним вышел Митя. Правда, увидев меня, черт вытянулся по струнке, со страхом глядя на хист.

— Нет, просто оставил кое-где. У тебя-то что произошло?

— Да жена дура, вот что произошло. Глаза на нее открылись.

— Ужас какой. Поставь чайник, сейчас все расскажешь.

— Ага, — ушел на кухню Костян, продолжая разговаривать оттуда. — А знаешь, мне и тут хорошо. Весело. Родственник твой только пьет, как не в себя. Даже не думал, что столько можно.

Возле меня материализовался бес, сначала отшатнувшись, словно черт от ладана, а затем поклонился. Именно поклонился, надо же, что рубец изнаночный делает.

— Хозяин, позволь мне твоему другу явиться. Сил больше нет никаких украдкой пить. Митьке хорошо, тот под ложной личиной сидит, к тому же друг твой его видел. А я мучаюсь. Это же не дело кусочничать. Давеча только рюмку в себя опрокинул, а этот обратно идет. Так я чуть не подавился. Представляешь, коли умру так погано?

Я улыбнулся. Забавно, что хоть что-то не меняется. Григорий увидел то, что я стал не простым рубежником, а принадлежащим двум мирам. Однако первый страх его прошел довольно быстро. И в следующее мгновение он занялся тем, что делал всегда, решал собственные проблемы за мой счет.

— Иди, явись. Только осторожнее.

Бес радостно мотнул рыжей гривой и исчез. И тут же с кухни послышался душераздирающий вопль. Видимо, у нас были разные взгляды на слово «осторожно».

— Мотя, тут какая-то хрень!

— Это не хрень, это Гриша. И он бес. Мить, поди расскажи все, как есть.

Сам зашел в ванную, скинув с себя грязную одежду, испачканную в изнаночной пыли. И залез под горячие струи душа, словно смывая с себя всю жесть последних дней. Кому расскажешь — не поверят. Да и как такое рассказывать? Кощеи, твари, кроны. Все смылось под теплой водой, как страшный сон.

Только вытираясь махровым полотенцем я поглядел в зеркало и увидел четкую черную линию на лимбе радужной оболочки. Тот самый изнаночный хист, который теперь отображался и во взгляде, свидетельствуя о том, что ничего не проходит бесследно.

Конец