Путешественник с багажом

Он мне очень нравился. Всё у него было необычное, даже имя: Гелий. И загар необычный, не то что у других: нос облупился, а лоб белый. Или в глубине морщинок светлые полоски, как у меня, потому что я не могу отвыкнуть от привычки морщить лоб. А у него загар ровный и гладкий: руки, лицо и даже уши - всё одного цвета.

- А у меня обыкновенное имя, - сказал я. - Просто Севка.

В это время в наш вагон вошла девушка с пионерским галстуком. Я сразу догадался, что это пионервожатая, они все какие-то одинаковые: у них одинаковые причёски и очень строгие лица. Точно им всем запретили улыбаться.

- Ребята, минуту внимания, - громко сказала девушка.

Все тут же повылазили из своих купе и уставились на девушку. Она почему-то покраснела.

- Меня зовут Наташа. - Она покраснела ещё сильнее и поправилась: Наталья Сергеевна. Вам, ребята, строго запрещается драться и выходить на остановках из вагона.

Я вспомнил "Богиню Саваофу", и мне сразу стало скучно-скучно.

- Надеюсь, вы меня не подведёте? - спросила она.

- Нет, нет! - закричали все.

Кроме меня, конечно. Я на всякий случай решил промолчать. И Гелий промолчал.

- У вас есть чувство ответственности? - снова спросила она.

- Есть, есть! - закричали все.

А мы с Гелием промолчали. И вдруг она улыбнулась и сказала:

- А теперь можете прыгать, бегать, кричать и петь сколько угодно.

Это было неожиданно, но в следующий момент началось такое, что было не до рассуждений. Все стали прыгать по полкам, перебегать из купе в купе, и везде были ребята, и никто не ругался, что надо молчать, никто не требовал тишины. Здорово было, но только это быстро мне надоело. Сколько можно орать, если тебя не останавливают! И другим это тоже надоело. В вагоне наступила тишина.

Потом мы легли с Гелием спать на верхние полки. Спать нам не хотелось, и Гелий перебрался на мою полку.

- Почему ты молчал, когда Наташа с нами разговаривала? - спросил он.

- Есть у меня причина, - ответил я. - А ты?

- Из солидарности с тобой, - сказал он. - А Наташа мне понравилась. Ничего себе устроила шумок.

- Подумаешь, - сказал я. - Вагон прочный - всё выдержит.

- Это разве прочность? - сказал Гелий. - Скоро вагоны будут делать из железобетона. Вот это будет прочность. И самолёты будут делать из железобетона, крылья и фюзеляжи... А Наташа хорошая, ты зря к ней придираешься.

Утром я проснулся первым. Гелий ещё спал. Он хоть и "летучий газ", а вот сон из него долго не вылетал. И все остальные ребята спали. Известно, у них на душе легко и свободно, а у меня отец, как гвоздь, сидит в голове. Попробуй тут поспи.

Мне надоело валяться, и я потихоньку сполз с полки. В коридоре встретил Наташу. Она уже была на страже. По-моему, она вообще не ложилась спать. Я ночью вставал, так она тоже не спала. Увидела меня и говорит: "Щеглов, комната мальчиков в конце вагона".

Я стоял у окна и считал телеграфные столбы. У меня привычка такая всё считать: окна в домах, проезжающие машины, собак, пролетающие самолёты. Когда считаешь, очень хорошо думать.

Сначала я подумал о матери. Потом об отце. Решил отправить ему телеграмму, чтобы он меня встретил. Потом подумал, хорошо бы ему привезти подарок и сказать, что это от матери. А то неизвестно, с чего начинать разговор.

Мимо неслышно ходит Наташа. Теперь, когда я присмотрелся, то убедился, что она совсем не похожа на вожатую, то есть она не похожа на "Богиню Саваофу". Во-первых, она часто улыбается, во-вторых, она маленькая и худенькая, и лопатки у неё торчат, как у девчонки. Настоящая девчонка, не такая уж, правда, молодая, но замуж ей ещё рановато.

Наташа ходит мимо меня, а я считаю столбы и думаю, как бы её назвать. Когда я насчитал пятьдесят столбов, я вдруг придумал для неё очень хорошее прозвище. Назвал её "Детектив".

Как она косит глаза в мою сторону, прямо стрижёт глазами. Подозрительна до ужаса, ну конечно, настоящий "Детектив". Ей интересно, почему я стою один у окна. Может быть, я думаю выбить окно головой и выпрыгнуть из поезда на ходу. А может быть, решил дёрнуть за стоп-кран, хотя там написано, что за это привлекают к уголовной ответственности.

Но тут её подозрительность резко усилилась, потому что она увидела, что у меня шевелятся губы, и сказала:

- Почему ты один стоишь у окна?

- А разве это запрещается?

- Нет, - сказала она. - Но, может быть, ты себя плохо чувствуешь или скучаешь о родителях?

- Я люблю одиночество, - сказал я.

- Можно, я постою рядом с тобой? - спросила она.

- Стойте.

Мы помолчали.

- Когда ты смотришь в окно на степи и леса, на незнакомые города, на новые стройки, тебе не хочется соскочить с поезда и идти по этой степи или заявиться на стройку и сказать: "Ребята, я остаюсь с вами"? - спросила она.

- Хочется, - ответил я.

- Я так и думала, - сказала Наташа. - Почему ты молчал, когда все ребята кричали, что не подведут меня.

- А, старая песня, - ответил я. - Меня все вожатые не любят.

- Почему?