До конца рабочего дня она думала о словах Грега. Они затронули какую-то струнку в глубине ее души, и сейчас она всячески пыталась убедить себя в том, что это не так. Да, Джек постоянно твердит, что она ему принадлежит, но это означает только, что он ее страстно любит. Но... в последнее время даже их любовь стала какой-то странной. Он несколько раз причинял ей боль, когда они занимались любовью. Впервые тогда, в Париже. Грудь заживала целую неделю. И потом, в «Клэридже», когда он овладел ею на мраморном полу, она больно ушибла спину. Правда, все это он, конечно, делал ненамеренно. Просто слишком возбуждался и никак не мог удовлетворить свою страсть. И потом, он просто не любит ничего планировать. Ну, какое же насилие в том, что он увез ее в Париж и поселил в «Ритце»? И купил ей изумрудный браслет и колье. Нет, Грег просто был не в себе. Расстроился из-за того, что его уволили. Да еще вздумал сравнивать Джека с Бобби Джо! Что между ними может быть общего?! Джек спас ее от Бобби Джо.
И все же она никак не могла забыть о том, что говорил Грег. В душе поднималось какое-то болезненное ощущение. Впрочем, всякое насилие, направленное против кого бы то ни было, вызывало в ней такое чувство.
Все еще под влиянием слов Грега она отправилась на заседание комитета к первой леди. Села рядом с Биллом Александром. Он очень загорел. За то время, что они не виделись, он успел съездить к сыну в Вермонт и к дочери на ферму.
– Как продвигается книга? – шепотом спросила Мэдди.
– Хорошо. Правда, довольно медленно.
Он улыбнулся, с восхищением глядя на нее. Так же как и все остальные. В белых брючках и голубой рубашке мужского покроя она выглядела по-летнему привлекательной.
На это заседание первая леди пригласила психиатра Эугению Флауэрс, которая специализировалась на лечении женщин – жертв насилия и поддерживала любые начинания в их защиту. Мэдди о ней слышала, но ни разу еще не встречалась. Доктор Флауэрс обошла всех присутствовавших и с каждым поговорила с большой теплотой. Вообще она напоминала добрую бабушку, если бы не глаза – острые, проницательные. И для каждого у нее нашлись особые слова. Она всем задавала один и тот же вопрос: в чем, на их взгляд, заключается жестокое обращение мужчины с женщиной, как они могут это определить. Все отвечали примерно одно и то же: побои, избиение.
– Верно, – дружелюбно улыбнулась Флауэрс. – Это самые очевидные признаки. Однако есть и другие формы жестокого обращения. Насильники изобретательны. Они могут, например, контролировать каждый шаг своей жертвы, каждый ее поступок, каждое движение, даже ее мысли. Иногда они последовательно и настойчиво подрывают ее уверенность в себе, изолируют от людей, держат в постоянном страхе, приводят в ужас неожиданными поворотами в поведении, выказывают неуважение, заставляют верить, что белое – это черное, а черное – это белое. Могут запутать свою жертву окончательно, так что она уже ни в чем не в состоянии разобраться. Могут не давать денег, постоянно твердить, что без них вы ничто, что вы всецело в их власти. Они отнимают у жертвы всякую волю к самостоятельным действиям, заставляют делать то, чего она не хочет. Например, вынуждают женщину рожать одного ребенка за другим либо, наоборот, постоянно делать аборты. Иногда даже вообще лишают женщину возможности иметь детей. Это самое настоящее насилие, в классической форме. И оно не менее болезненно, не менее опасно, чем физическое насилие, оставляющее следы на теле. Оно смертельно опасно.
Мэдди почувствовала, что ей трудно дышать. Билл Александр заметил, что она побледнела как полотно, но ничего не сказал.
– Существует множество различных форм насилия над женщиной, – продолжала доктор Флауэрс. – Некоторые слишком очевидны, другие почти незаметны, однако все одинаково опасны. Пожалуй, те, что поначалу незаметны, наиболее изощренные и наиболее опасные, потому что жертва не только верит всему, что ей внушают, но еще и винит во всем себя. Если насильник достаточно умен, ему удается полностью убедить свою жертву, что она ничтожество. Он может довести ее до самоубийства, нервного расстройства, жесточайшей депрессии, наркомании. Всякое насилие в любой его форме смертельно опасно для жертвы, но его скрытые, изощренные формы труднее всего остановить, потому, что их непросто распознать. И что еще хуже, жертва, убежденная в том, что во всех несчастьях виновата она сама, постоянно возвращается за новыми оскорблениями. Она чувствует, что виновата перед насильником, что обязана ему, что без него она никто. Она постоянно ощущает свою никчемность, и ей кажется, что она заслужила его жестокое отношение.