Путешествие

Они шли довольно быстро по узкой, крутой улочке. Генрик шагал широко, Зита старалась идти с ним в ногу, но время от времени ей приходилось несколько шагов пробегать. Тогда Генрик поворачивал голову и поднимал брови, как будто спрашивал, не слишком ли быстро он идет, а она, по–видимому, очень довольная всем, наклоняла голову и смеялась. Улочка была пустынная, время от времени кто–нибудь высовывался из окна и орал. Иногда они замечали мужчину или женщину, неподвижно стоящих у стены.

— А Шаляй, — рассказывала Зита прерывистым от ходьбы голосом, — Шаляй никогда не приглашал меня ужинать. Он говорил, что минутами покоя и счастья обязан мне, но никогда не приглашал ужинать. Он приносил всякие лакомства и заставлял готовить для него, нажрется как свинья, а обо мне и не подумает. Он никогда не приглашал меня поужинать. А сам страшно любит есть. Прямо–таки дрожит при виде еды, даже начал жиреть. Там, в своем избранном обществе, он стыдится жрать без удержу и элегантно клюет с тарелочек вилкой, а у меня хватает колбасу, наворачивает и смеется. У меня можно все себе позволить, все, что запрещается в изысканном высшем обществе. Можно сбросить пиджак и ходить в подтяжках.

Генрик остановился, снял ее руку со своего плеча и посмотрел сердито, почти враждебно. Зита взглянула на него вопросительно, немного встревоженная. В порту завыла сирена, и вой ее неожиданно громко прокатился в чистом воздухе.

— Не могли бы вы перестать говорить об этом Шаляе? — спросил Генрик с раздражением. — С меня довольно этого Шаляя, я хочу забыть о нем.

— С большим удовольствием! — ответила Зита. — Очень он мне нужен! Я только хотела сказать, что он никогда не пойдет со мной ужинать, потому что боится, как бы его не увидели, боится скандала. Он только и думает о своей репутации, дрожит за нее. Забудьте об этом Шаляе, да, да, забудьте, это я как–то с вами разговорилась, а ведь я ему обещала никогда никому не говорить, что он ко мне ходит. Но как–то так получилось, это ваша вина, вы сами начали о нем, потому что хотели выдать себя за него.

— Выдать себя за него! — воскликнул Генрик, почти истерически и топнул ногой. — Выдать себя за него! Откуда вы это взяли? Я хотел выдать себя за него! Я предпочел бы тут же, сейчас же превратиться в обезьяну. Вы все время говорите о нем, вам кажется, что каждый им восхищается так же, как вы, и вам кажется, что все только и мечтают о том, как бы оказаться в его шкуре, а я…

— Да нет же… — сказала Зита, удивленная и встревоженная.

— Да, да, ничего мне больше не говорите, вы просто в него влюблены.

Зита сжалась, отступила на шаг, уперла руки в бока и неприятно засмеялась.

— Влюблена! — сказала она хрипловатым голосом. — Оставьте эти шутки.

Она приблизилась к Генрику, поднялась на носки и сказала прямо ему в лицо:

— Я любила только один раз в жизни, и пусть она провалится в тартарары, эта любовь. Я любила один раз в жизни, и вот во что превратила меня эта любовь…

Генрик сделал неопределенный жест, хотел что–то сказать, но она закрыла ему рот ладонью.

— Тише, тише. Я знаю, что вы скажете. А может быть, и не скажете, потому что вы вежливый человек, но вы думаете, что каждая из нас так говорит, это ведь хорошо всем известно. Что у каждой из нас имеется история о несчастной любви, которая толкнула нас на распутство, о злом, испорченном парне, который заманил и бросил. Да, у каждой из нас есть своя история, но дело–то в том, что каждая такая история действительно была!

Зита отняла ладонь от его губ и отступила назад. Минуту до этого она была похожа на кошку, испугавшуюся собаки. Теперь она выпрямилась и успокоилась, она стояла, задумавшись, простая, естественная, с чуть наклоненной головой, теребя пальцами платье.

— Вы хотите услышать мою историю — пожалуйста. Она очень короткая и обычная.

В голосе ее исчезла хрипотца. Она говорила мягко и нежно.

— Я ему нравилась, а мне казалось, что я встретила именно того, которого ждала с той минуты, когда начала чувствовать и понимать. Потом, ничего мне не сказав, он женился на другой, богатой. А мне все стало безразлично. Вот и все. Теперь он уважаемый и порядочный отец семейства и раз в неделю ищет успокоения у такой, как я. Мне кажется, что так он возвращается ко мне. Сейчас мне на него уже наплевать и на все, что было, наплевать, но я испытываю удовлетворение, когда думаю об этом.

— Простите, — сказал Генрик, — я вовсе не хотел вас обидеть и не понимаю, как это могло случиться. Право, мне очень неприятно.

— Нет, мой дорогой, вы нисколечко меня не обидели. Мне действительно на все наплевать.

— Давайте оставим в покое этих Шаляев и прочих чертей, давайте веселиться и смеяться.

Он схватил ее за руку и быстро потащил за собой. Зита с трудом поспевала за ним, подпрыгивала, громко смеялась, иногда взвизгивала, боясь, что вот–вот упадет, но тут же ловко восстанавливала равновесие.

Они остановились только на виа Рома, запыхавшиеся и улыбающиеся. Она забавно, как–то по–детски терла нос. У нее порозовели щеки. Она напоминала маленькую девочку, которая только что со своими подружками бегала наперегонки по парку.