Путешествие

— Я так ужасно соскучилась по тебе, — говорила она между поцелуями. — Я думала, что не переживу одиночества, и проклинала эту глупую затею с переодеванием.

«Возможно ли, — думал Генрик, — чтобы нам когда–нибудь пришлось расстаться?»

Они шли по туннелю из роз в ту сторону, откуда пришли, но потом свернули направо и немного вверх, удаляясь от моря. Патриция взяла Генрика под руку. Она шла прямая, сияющая, чуть покачиваясь, точно в каком–то легком танце.

— Ты права, — сказал Генрик. — Можно вот так молчать, и это все равно, что говорить друг с другом.

— Правда? — Патриция прижалась к нему. — Но я все–таки хочу слышать твой голос. Скажи, куда это мы идем? Где ты живешь?

— В отеле «Беллиссима».

— На Марина Гранде? Что за идея?

— Так мне посоветовали. Но мне там нравится.

— Тогда, наверно, и мне понравится.

— Хочешь туда пойти?

— Еще бы! Ведь я должна увидеть, как ты живешь.

— А знаешь что? Давай поужинаем в «Беллиссиме», Хозяин очень хвалил свою кухню и был несколько разочарован, что я не собираюсь отдать ей должное.

— Отлично, великолепно.

Они шли кривыми улочками мимо вилл в сторону рынка. Когда они проходили мимо белого домика с большой верандой, раздался крик и к калитке, размахивая руками, подбежал пожилой господин.

— Шаляй, дорогой, любимый друг! — кричал он на бегу. — Все–таки вы пришли! Я знал, что я в вас не ошибся!

— Мы попались, — шепнул Генрик Патриции.

— Кто это?

— Здешний врач. Очень милый человек, но на что он нам?

Синьор Памфилони выскочил из калитки, упал в объятия Генрика, оттолкнув Патрицию, и только спустя минуту заметил ее.

— Ах, прошу прощения. Покорнейше прошу извинить меня за такое невнимание. Увы, у синьора Шаляя обо мне ужасное мнение — как о человеке грубом и невоспитанном.

Патриция снова взяла Генрика под руку: наклонив голову к его плечу, она улыбалась синьору Памфилони.

— Хотя вы и разлучили нас так стремительно, но на приятеля Генрика сердиться я не могу.

— На приятеля Генрика сердиться я не могу! — с восторгом повторял синьор Памфилони и от радости хлопнул себя по колену. — Вы не только самая красивая, но и самая очаровательная женщина, какую я встречал в своей жизни. А вы вдвоем, — воскликнул он с жаром, — составляете самую прекрасную пару в мире! И не откажете мне в том, чтобы зайти ко мне что–нибудь выпить и закусить.

Генрик сделал нерешительный жест. Патриция взяла его руку и погладила.

— Вы знаете, мы к вам зайдем, но немного позже. Потому что мы встречаемся очень редко, намного, намного реже, чем хотели бы. Нам нужно поговорить, я думаю, вы не обидитесь.

— Искренность! Откровенность! — воскликнул синьор Памфилони. — Вот черты настоящей дружбы! Приношу вам за это самую горячую благодарность, мои дорогие. На столе будет стоять хорошая закуска и вино не из худших. В какое бы время вы ни надумали навестить меня, я вас жду.

— До свиданья, дорогой друг, — сказал Генрик. — Мы обязательно придем.

Они ушли, а синьор Памфилони долго еще махал им вслед рукой и посылал восторженные восклицания.

До Марина Гранде шли пешком.

— В автобусе мы были бы не одни, — сказала Патриция.

Они шли, прижавшись друг к другу, вдоль сада, в котором росли лимоны. Начинало смеркаться, и далекий Везувий вырисовывался отчетливым стальным силуэтом, выглядевшим грозно.

Синьор Чапполонго был очень доволен. Он проводил их в столовую — это была веранда на втором этаже под террасой, на которую выходила комната Генрика, — и с помощью угроз и ругательств вызвал кельнеров, чтобы они как можно лучше обслужили гостей.

Еда была в самом деле вкусная. Клецки с мясом, курица по–римски, сыр. Им подали также граппу и прекрасное каприйское вино. Генрик ел с аппетитом и не сразу заметил, что Патриция почти совсем не ест. Она водила вилкой по тарелке и казалась встревоженной. За большими окнами веранды стемнело. Моря уже не было, была только темная пропасть, но понемногу на невидимом в темноте горизонте начали зажигаться огни Неаполя.

— Ты почему не ешь, Патриция? — спросил Генрик. — Тебе не нравится?

— Я ем. Не обращай на меня внимания.

Внезапно Патриция повернулась к окну. Плечи ее вздрагивали. Генрик взял ее за подбородок и, несмотря на легкое сопротивление, повернул ее лицо к себе. Глаза ее были сухи, но в лице была такая печаль, что у Генрика сжалось сердце.

— Что с тобой? — спросил он нежно. — Что с тобой?

— Мне холодно, — сказала Патриция. Она дрожала. Она закуталась в шаль, съежилась и смотрела на Генрика с улыбкой, но эта улыбка была так печальна, что у Генрика еще мучительнее сжалось сердце.

— Все кончается, — сказала Патриция, — Все кончается. Как жаль.

— Нет, Патриция, нет. Все только начинается. Мы никогда не расстанемся.

— Скажи, скажи это еще раз.

— Мы никогда не расстанемся.

Вдруг Патриция встала. Взяла Генрика за руку. Ее рука была холодна.

— Идем, — сказала она. — Идем к тебе.

— Патриция, ты действительно хочешь пойти ко мне?

— Я буду у тебя ночевать.

Они стояли на террасе, прижавшись друг к другу. Взошедшая луна бросила на море дрожащую светлую дорожку. Патриция положила голову Генрика к себе на грудь.